Иван Жиркевич - Записки Ивана Степановича Жиркевича. 1789–1848

– Отчего в удельных деревнях меряют землю чиновники, а у них старосты, сотские и десятские?

Слухи о сем дошли и до Перовского, а он, уезжая, сказал Бестужеву:

– Это я предоставляю вашему личному благоразумию; но предваряю вас, что если вы устроите мне запашку и у лашман, то нет награды, на которую вы не имели бы права в глазах моих и князя Волконского, и я обещаю вам все, что вы сами себе пожелаете!

Обмерение лашманских земель производилось целую осень, а в декабре Перовский, приехав в Казань, вызвал туда к себе Бетужева, который объявил, что дело идет успешно и дал слово, что весной у лашман будет введена запашка. Перовский приказал ему войти с представлением о сем предположении, и Бестужев в последних числах декабря представил о сем в департамент, а сей последний, разрушая положительно множество других статей, вошедших в то же представление, относительно введения запашки, отвечал: «на предположение ваше ввести весной и у лашман общественную запашку, если не предвидится особого затруднения, департамент изъявляет свое согласие».

По губернии уже пошел слух, что лашмане об этом толкуют. Мне не оставалось ничего более, как выжидать, не смыкая глаз, и быть вообще наготове. В первых числах апреля я узнал, что в одном лашманском селении, когда стали нарезывать землю для запашки, один удельный чиновник едва успел уехать от происшедшего при том волнения, и Бестужев сам отправился на место.

21 апреля является ко мне сам Бестужев и объявляет, что за 95 верст от Симбирска, в одной лашманской волости, произошло возмущение: департамент предписал ему учредить общественную запашку, крестьяне не повинуются, [464]прогнали его помощника, да и он лично не мог успеть их образумить, а потому просит меня в настоящем случае оказать ему содействие, дав, сколь можно, сильнейшую военную команду в его личное распоряжение. Выслушав Бестужева, я заметил, что он все еще что-то от меня скрывает, я просил его войти ко мне отношением на бумаге. Он тут же вынул отношение и передал его мне. Бумага начиналась следующими словами: «Вследствие высочайшего повеления о введении в лашманских селениях общественной запашки,…» и заключалась требованием о командировании на место двух рот гарнизонного батальона и 25 конных жандармов. Объявя, что я сделаю мое распоряжение, в ту же минуту приступил к предварительному приготовлению, но, образумясь, что лашманские земли, как их собственность, не подлежат прямому ведению конторы, я решился истребовать от Бестужева копию с того предписания к нему его начальства, в котором указано «высочайшее повеление». Бумагу сию из предосторожности я велел приготовить у себя в кабинете и отправил под большим секретом к Бестужеву. На откомандировку команды все бумаги были уже готовы, но я ожидал его ответа. Прошел день, я сделал повторение моего требования – ответа опять нет! Повторил другой раз. Получаю отзыв от помощника управляющего удельной конторой с приложением выписки некоторых статей представления Бестужева, сделанного им в декабре месяце, и список с отзыва последнего, где, как я выше сказал, разрешение о запашке сделано условное. Видимо, что «о высочайшем повелении» нигде не упоминалось. В заключение же своего отношения помощник управляющего писал, «что сам управляющий выехал для обзора удельных имений по уездам, но куда – ему неизвестно». Признаюсь, обстоятельство сие сильно меня встревожило и привело в недоразумение. Через час дошли до меня слухи, что Бестужев ускакал в Петербург, но я этому никак не мог дать веры. Пригласив к себе штаб-офицера корпуса жандармов Стогова, я просил его немедленно отправиться на место, в ту волость, где произошло неповиновение, дав строжайшее предписание буинскому исправнику по сему предмету поступить в непосредственное сношение и под начальство Стогова, а сам решился ожидать от них обоих донесений. Между тем отнесся настоятельно, чтобы меня известили, где находится Бестужев, ибо я имею необходимость в личных своих с ним сообщениях, на что помощник повторил отзыв о своем неведении, куда девался его начальник, и другой бумагой извещал меня, что до сведения конторы доходят слухи и даже получено донесение из одной волости, собственно удельной, по секрету, что и там начинается волнение, ибо удельные крестьяне, видя потворство губернского начальства лашманам, тоже думают сами отказаться от своей запашки; а из лашманских селений, куда были командированы удельные чиновники, управлявший конторой призывает оных выехать.

В тот же день я получил новое уведомление из конторы, что оной получены донесения из уездов Ардатовского, Алатырского (по тракту на Петербург, куда, можно было, по слухам, считать, отправился Бестужев, хотя сие казалось и невероятным), а главное из Курмышевского, что и там лашмане оказывают сопротивление и между удельными крестьянами начинается волнение.

К вечеру пришли донесения от Стогова и от буинского исправника: оба они, в особенности первый, с большой подробностью писали ко мне, что по прибытии на место нашли большое сборище лашман при волостном правлении, толкующих о последних распоряжениях удельного начальства, но без шума и без особенного волнения. Когда Стогов спросил их, для чего они собрались и о чем толкуют, старейшие из них согласно объявили, что в волостное правление был получен сначала приказ из конторы, что государь велел, чтобы у лашман была у всех общественная запашка, потом приказ этот взят обратно, а прислали другой, где уже не сказано, что государь велел, а сказано, что от начальства приказано, чтобы в некоторых только деревнях произвести запашку, а о других сказано, что как у них земли собственные, то представлено о том опять начальству. Что они этого распоряжения не понимают! Если у лашман должна быть запашка, то почему не во всех деревнях вообще, а только в некоторых, и поставляли в пример, что в той деревни, где волостное правление, запашка приказана, а та деревня, в которой голова начальник волостной избы, запашки делать не будут. К ним приезжал сперва какой-то удельный чиновник, и хотя они просили его растолковать им это дело, но он требовал, чтобы они только повиновались, начал их бить и стращать! Само собой разумеется, что тут произошел ропот, ведь не всякого удержишь, особенно кого бьют безвинно. Глупые стали делать угрозы, и тот чиновник уехал. Приехал сам Бестужев, которого иные и в глаза не знали и верить не хотели, чтобы это был их начальник; он приехал в каком-то красном кафтане и ермолке, закричал на крестьян, приказал принести розог – все разбежались, и ему даже грубости было делать некому. Если же государю угодно, чтобы у них была запашка, они все покорны воле государевой, но пусть им объявит это господин губернатор, и они готовы снести свои дома и на местах жилищ будут пахать, если это будет приказано!