Иван Жиркевич - Записки Ивана Степановича Жиркевича. 1789–1848

Князь. Точно так. Меня государь отправил внезапно и приказал поспешать как можно скорее. Я приехал сюда на пять дней. Бестужев, кажется, уже возвратился?

Жиркевич. Слышал я, что он вчера приехал, но не видел его.

Князь. Государь хотел было отправить его к вам с фельдъегерем, но князь Волконский упросил оставить эту меру… Теперь приступим к общему нашему делу. Скажите мне, ваше превосходительство, что у вас было и на какой точке оно теперь остановилось?

Тут я начал, что называется, от самого начала, не пропуская ни одной мелочи, но не упоминая ничего о задержанных татарах. Князь слушал внимательно и, когда я окончил, сказал:

– Все, что ваше превосходительство изволили объяснить теперь, находится в ваших бумагах к министру, и они все со мной; но когда вы получили высочайшее повеление объявить общественную запашку и дать команду Бестужеву?

Жиркевич. Вчера утром, в 9 часов.

Князь. Следовательно, распоряжение об этом еще не состоялось?

Жиркевич. Напротив, князь! Сегодня в 6 часов утра во все концы поскакали нарочные.

Князь. Вы знали еще вчера с вечера, что я здесь, то отчего же вы не обождали объяснения со мной?

Жиркевич. Высочайшую волю я привык исполнять мгновенно! Хотя я и предполагал причину вашего сюда приезда, но не считал, чтобы это могло остановить меня в моих личных распоряжениях, на которые, признаюсь, я никогда не спрашивал ничьих советов.

Князь. И справедливо поступаете! Я это различаю из действий и донесений ваших к министру. Теперь позвольте спросить, как вы думаете приступить к исполнению третьей статьи высочайшего повеления – задержать возмутителей?

Жиркевич. Эта статья давно уже исполнена! На другой день требования Бестужева. Все показанные им лица находятся в доме против гостиницы, где ваше сиятельство остановились.

Князь. Как это? А почему же не в остроге?

Жиркевич. Потому что не заслужили этого…

Здесь опять я должен был подробно рассказать, что касалось до сих несчастных, и князь, пожимая плечами, сказал:

– Странный бунт, когда главные лица содержатся более двадцати человек под караулом одного десятского?

Князь. Позвольте мне теперь, ваше превосходительство, поговорить с вами по поручению князя Волконского. Как бы вы предполагали устроить лучше удельное управление и согласить оное с губернским?

Жиркевич. Я не предвижу другого – как управляющего удельной конторой уполномочить управлять губернией, а губернатора подчинить ему!

Князь. Вы, ваше превосходительство, говорите шутя, когда я имею поручение от государя говорить серьезно!

Жиркевич. Так как есть в предмете вообще все поволжские казенные имения обратить в удел, то назначить в две или три губернии генерал-губернатора, который соединял бы в своем лице власть и над губерниями, и над удельным управлением. Другого средства и быть не может.

Князь. Эта мысль была первая, которая пришла государю, но князь Волконский при мне возразил: государь, у генерал-губернатора у всякого есть правитель канцелярии – будут вмешиваться в «наше» управление и пойдет все по старому! Если у вас губернаторами везде будут Жиркевичи, тогда можно и губернаторам доверить то, что вы предполагаете для генерал-губернаторов, но укажите, ваше величество, мне другого такого губернатора, я тогда совершенно буду согласен с вами.

NB. Собственные слова князя Лобанова. Я не виноват, если они сошли здесь с пера моего.

Жиркевич. Очень лестно, но еще более грустно! Если верят мне, то как же в одно время верят Бестужеву? Кажется, между нами нет и не может быть симпатии.

Князь. Что делать! Так стал свет! И так вообще идут дела в нем! Теперь позвольте присовокупить, что государь приказывал мне непременно лично быть на месте, где началось возмущение, и там все разузнать подробно и успокоить, если можно. Угодно будет вашему превосходительству со мной туда отправиться или нет?

Жиркевич. Если ваше сиятельство объявляет мне монаршую волю, чтобы я это исполнил, я готов на все, что вам будет угодно приказывать!

Князь. Нет! В переписку с вами я не буду входить без нужды и бумаги вам теперь не дам никакой, а очень желал бы знать причину настоящих слов ваших.

Жиркевич. Звание губернатора так высоко, что не следует унижать его ни в каком случае, в особенности еще перед простолюдинами, которые в одном губернаторе видят своего защитника. Если я поеду при вас, я буду уже второстепенное лицо и ничего более, как обыкновенный чиновник, выполнитель ваших приказаний. Как губернатор, я должен действовать всегда самостоятельно и все принимать на свою личную ответственность.

Князь. Совершенная правда ваша! Но по крайней мере вы позвольте взять с собою Бестужева?

Жиркевич. Я не начальник ему и даже официально не знаю, здесь ли он.

Князь. Мне бы очень лестно было представиться ее превосходительству, но теперь еще так рано, что я не смею об этом утруждать вас моей просьбой.

Жиркевич. Действительно, еще очень рано, но если бы ваше сиятельство удостоили меня сегодня у нас откушать, я бы эту честь принял с особого благодарностью.

Князь. Готов, но с одним условием: чтобы не было никого лишнего и в особенности много приглашенных.

Жиркевич. Человека четыре или пять, которых я желал бы лично представить вашему сиятельству, не более. Бестужева не будет.

Князь. Напротив! Я бы очень желал, чтобы и он был приглашен.

Жиркевич. По душе и чувствам не могу этого сделать!

Князь. Ваша воля!

Князь приехал к обеду. Приглашены были: князь Баратаев, губернский предводитель Бестужев, Ивашев, Шулиг, начальник симбирского комиссариата, Столыпин, почетный попечитель губернской гимназии и Бенардаки. За столом был разговор о хлебной торговле и о том, как бы уравнять курс монеты повсеместно – предмет, выполненный через три года после этого.

В этот же день, до обеда, князь был у «возмутителей», говорил с каждым поодиночке из них и теперь просил меня отпустить их домой. Но я отвечал, что я имею другое намерение – содержать их заложниками до окончания дела, и если ему будет кто нужен из них на месте, куда он поедет, то чтобы приказал, я отправлю его с нарочным. На другой день мне объявили, что князь Лобанов и Бестужев выехали поутру в 4 часа.

На следующее утро, когда я занимался еще в кабинете делами, в 9 часов доложили мне, что от князя Лобанова прислан удельный чиновник. Когда я приказал допустить его к себе, по торжествующей мине его я заключил, что встретилось что-то необыкновенное, клонящееся не в мою пользу! На вопрос мой: «Что нового?» – он объяснил мне, что князь Лобанов отправился не прямо в Буинский уезд, где началось волнение, а в другую волость Симбирского уезда по той причине, чтобы дать время в первую прибыть военной команде, сегодня только еще выступившей. Волость, в которую поехал князь, отстояла от Симбирска на 65 верст. Он приехал туда в воскресенье утром часов в восемь и нашел там симбирского исправника и удельного чиновника, объявлявших крестьянам указ губернского правления о последовавшем высочайшем повелении, чтобы у них была общая запашка. Когда князь приехал, народу было мало, но и те стали расходиться, говоря, что многих нет, что старейшего из них уехали в город, на базар, и что они, без них оставшиеся, ничего порешить не могут. Князь и Бестужев стали увещевать их к немедленному повиновению и наконец, частью убеждениями, а частью и угрозами, заставили сделать нарезку земли для общественной запашки, обязав их подпиской, что запашку они сделают, когда возвратятся с торгу остальные, и распорядясь таким образом, отправились далее, в ту волость, куда была направлена команда. Но едва они туда прибыли, как сей же час вслед за ними от симбирского исправника прибыл нарочный и привез с собой настоящий рапорт… Тут удельный чиновник с улыбкой подал мне бумагу. Это был точно рапорт исправника к Лобанову, в котором он писал, «что по отбытии его, князя, из волости, народу набралось до 1000 душ. С шумом и с криком началось между ними сильное волнение. Одни говорили – надо исполнять, мы дали слово губернатору, другие кричали – чему вы верите! это подложный указ и вас обманывают! Наконец, иные стали утверждать, что с Бестужевым приезжал какой-то родственник его, которого и прежде у него видали, и «все это обман»! Когда исправник хотел властью своей их успокоить и привести к повиновению, то все решительно закричали: