Андрей Снесарев - Письма с фронта. 1914–1917

Валериан Ив[анович] Собакарев, который, вероятно, завтра или послезавтра будет у тебя, осветит тебе наше последнее житье с полной обстоятельностью, мальчикам он должен будет подробно рассказать, как он заработал Георгия, а тебе, как поживает твой муж. Боюсь, что из него придется тебе вначале вытягивать слова, но ты не смущайся: он разойдется и говорить будет, хотя и с постоянным аристократическим растягиванием слов. Он, между прочим, рисует, и я думаю, что картинные галереи могут ему понравиться. Из ниж[них] чинов один, унт[ер]-офиц[ер] Ткач, очень ласковый и любит детей, – ребятам это тоже на руку. Ты увидишь, какие у меня красавцы, за исключением, разве, одного, который выбран благодаря знакомству со слесарным и механическим делом.

Письмо от меня на имя спичешной фабрики я вышлю тебе завтра; я не понял только, почему ты занялась табаком и спичками, – будет ли это подарок ребятам или ты, как мать-командирша, начинаешь помимо меня получать поручения… Это мне не нравится, так как 4 тысячи детей могут совершенно истрепать мою славную, но слишком добрую женку.

Вчера, получив твое письмо с известием, что Кондакова тебя посетила и что ты начала ей телефонировать, я сейчас же передал об этом по телефону Ник[олаю] Петр[овичу] Кондакову. Пиши, как она тебе понравилась, что до него, то он божественный человек и по убеждениям, и по настроению, и по своему боевому поведению… я его очень люблю. Позавчера мы с ним долго болтали, сначала о деле, которое я хотел себе выяснить чрез его освещение (он правдивый и честный человек), а затем и об его делах; тут он и сказал мне, что написал жене твой адрес. У них детей нет, и я его за это пожурил; жене его 32–33 года, т. е. от тебя недалеко.

Что мама – именинница 11 июля, я по удивительной случайности не забыл, но организовать посылку телеграммы я никак не мог. Поцелуй и поздравь ее хотя бы задним числом.

Теперь я делаю так. Если оказии послать тебе телеграмму нет, то я даю тебе какое-либо поручение (вроде покупки мыла), и тогда эта телеграмма идет как казенная, а из нее ты сама сделаешь вывод, что я здоров… целую ли я тебя, это, к сожалению, из телеграммы не видно, но в мыслях я свою жену целую все равно миллионы раз.

В полку у меня теперь 6 офицеров георгиевских кавалеров, процент хороший, хотя многие из представленных мною не прошли, а то было бы совсем много.

В свободные минуты читаю желтые книжки; прочел Кнута Гамсуна «Голод» и мелочи. «Голод» разработан интересно, есть кое-где влияние Достоевского (но далеко, кон[ечно], до первообраза), только мелкая слишком печать… Пиши о Генюше, телеграфируй о вещах, а сама дай мне свои глазки, губки и пр., и пр., а также малышей, я вас обниму, расцелую и благословлю.

Целуй папу с мамой. Когда же Миня выедет на фронт, вы его провожаете более трех месяцев. А.

Дорогая Женюша!

Я пропустил несколько дней, не писал тебе: опять немного приболел. На этот раз много слабее: 19-го в полдень 37,1, вечером 38,1; на другой день вечером 37,4, 21-го вечером 37,1… днем была нормальная, а вчера и сегодня – нормально. Думаю, что небольшая инфлюэнца. В моем штабе из-за дождей появилась сырость, теперь, протапливая печь, мы ее выгнали и мне стало легче. Ходить я ходил все время, раз даже съездил на позицию, но слабость была порядочная.

Эти дни перечитал Мопассана «Милый друг» (Bel’ Ami) и «Монт-Ориоль». Будет время – прочитай второе; в нем много интересных мест и особенно сильно набросаны фазисы любви.

Читал сегодня о первом заседании Думы, впечатление неважное, особенно от левых. Они думают, что человек создан для конституции, а не конституция для человека… и вообще, эта гадкая манера всякую нашу невзгоду сейчас же использовать для своих партийных целей. Это так и веет от речи Милюкова: России плохо, так дайте нам конституцию […], и все его похвалы по адресу армии – плохо закрытое ехидство Иуды. Словом, немца они берут своим верным союзником и на успехе его хотят строить свой успех… Ну, да на это наплевать! Им не понять России, и она их удивит, придавив и внешних, и внутренних недругов.

Вчера поехал унт[ер]-оф[ицер] Полищук, который тебя посетит, и значит, у тебя будет масса народу от меня. Вчера отсюда выехали Осип с Фомой (денщик офицера), и они помогут Тане в Каменце, а оттуда Осип поедет в Петроград. Думаю выслать отсюда тебе повара. Дело в том, что он очень устал и ему надо поправляться. Он может тебе готовить и поможет по дому. Человек он очень тихий и хороший. Бросаю писать: ждут меня многие доклады. Давай, моя золотая и ненаглядная, твою мордочку, глазки и лапки, и наших малых, я вас всех обниму, расцелую и благословлю.

Янковского еще нет.

Как нашла Валер[иана] Иванов[ича]?

Дорогая моя Женюрочка!

Вчера прибыл Янковский, и у меня голова полна вами. Карточки пересмотрел уже три раза; Венера – бесподобная, и мои офицеры влюблены по уши, Генюша немного позирует и ломается, Кирилка – удивителен: ты его схватываешь, вероятно, на лету, и он всегда глубоко проникнут переживаемым моментом. Тебя, шельмы, я вижу на снимках мало; положим – ты фотограф и поглощена своим делом, но все-таки не лишнее и тебе пофигурировать. На единственном образчике ты высматриваешь довольно худою, может быть, благодаря легкому платью, хотя таковое же не помешало баронессе Мэри выйти очень сытой. Присылай карточки без разбора, чем больше, тем лучше. Генюша написал очень прилично, и это меня страшно радует, еще немного усилий – и он начнет понимать грамоту.

Твое решение перевезти вещи в Петроград, пожалуй, самое лучшее, а отсюда будет виднее. Я рад, что Кондакова приходится тебе по сердцу; если она хоть наполовину так хороша, как ее супруг, она должна быть один восторг… он-то уж очень хорош. Телеграмму пошлю после совета с хоз[яйственной] частью.

Это письмо подаст тебе Маслов – повар, о котором я тебе писал. Я его послал, чтобы он немного отдохнул и покормил вас; после работы в огром[ной] гостинице и у нас в офиц[ерском] собрании для него это будет сущий пустяк, наряду с которым он успеет заняться и с детьми. Человек он скромный, даже застенчивый. Я его отпускаю до 1 сентября, а если он тебе подойдет, то можно и продлить его пребывание. Я думаю, что он подойдет.

Осипа я отправил с Фомой 23-го, так что если он и опоздает прибытием против Тани, то самое большое на 1–2 дня. Я его произвел в младшие урядники, но только в самый день его выезда. Его нельзя баловать. То, что я его не производил, страшно заставляло его тянуться, в последнее время он начал даже ходить в ночные разведки и держал себя молодцом; человек он, несомненно, храбрый.

Табак, тобою присланный, раздал разведчикам и в комнату связи, и теперь задымили все пуще прежнего.