Андрей Снесарев - Письма с фронта. 1914–1917

Писем твоих все нет, и мне без них страшно скучно… у меня впечатление такое, как будто тебя на время у меня взяли и унесли куда-то, и мои мысли уныло и беспомощно бродят кругом и ищут тебя… Где ты, какая ты, смеешься или плачешь? Уже привыкаешь к тому, что между нами лежат пространства, что нет тебя возле меня, нет твоей улыбки или теплого всегда чуть-чуть нервного поцелуя… но белая бумага научила пока переносить все это, неся на своих строках родные картины… Но теперь нет и этих строк, и вы отошли еще дальше. Последние твои письма пришли с Масловым, но они почему-то старее присланных газет и написаны кратко… очевидно, тебе было некогда, и ты, надеясь написать вскоре, не использовала этот одинокий случай. Ни вещей, ехавших с Масловым, ни таковых же, ехавших с Назаренко, мы не получили, да и когда еще получим. Поэтому и о новых подарках пока не думай, подожди, когда будет больше шансов на их пропуск. Давай, родная, твою мордашку и глазки, а также малых наших, я вас всех обниму, расцелую и благословлю.

Дорогая моя и ненаглядная женушка!

Письмо это посылаю с твоим любимцем Назаренко, который едет в Петроград. Писал я тебе аккуратно и посылал то с оказиями, то по почте, но получила ли ты что и сколько получила, сказать не могу. Сам я от тебя имею последнее письмо от 19.XI, которое привез мне Маслов, т. е. почти без малого месяц, как я от тебя не имею вестей. Положим, я знаю причину, и это меня успокаивает, но ты ведь можешь ее и не знать. Дело в том, что с последней трети ноября было прекращено у нас, по распоряжению начальства, всякое сношение – посылочное, письменное и телеграфное – с Россией, запрещены всякие отпуска и командировки, и все это продолжалось до последних дней. Теперь от вас мы скоро начнем получать, но вы от нас еще подождете. Ввиду того что в будущем нечто подобное вновь может возобновиться, ты наведи справки у Грундштрема, и это тебя успокоит. Живу я в Ст. Алексинце, за срединой позиций моих полков, и правлю ими. Дня через два посещаю то один, то другой.

6 декабря состоялось производство в генералы полк[овника] Черкасова, а мое – хотя представления наши пошли одновременно – до сих пор где-то лежит. И выходит, что кроме Владимира 3-й степени (который до сих пор мне не выслан) все остальные награды (мое Георг[иевское] оружие возвращалось в штаб для пересоставления) мои блуждают, топчутся и ноют, как и их возможный властитель – по целым месяцам. Когда вчера телеграмма уведомила Черкасова, а меня нет, то даже и другие, которые знают о мытарстве моего Георгия, генеральства, ген[еральских] лент, всплеснули руками…

Мое положение сейчас легкое и удобное, как и всякое вообще генеральство: сам себе задаю работу и выполняю ее, как считаю полезнее. Так как днем теперь не сплю, то времени у меня выкраивается много и я много читаю. Судя по заметкам в дневнике, мною за это время прочитано более 40 книг.

У нас в Генер[альном] штабе теперь неприятная новость: ввиду недостачи в офицерах Ген. штаба, генералы и полковники Ген. шт[аба], командующие бригадами и полками, будут возвращаться на штабы дивизий, а значит, меня ожидает очень скромное удовольствие вновь получить штаб дивизии, а затем штаб корпуса… т. е. в ближайшем будущем придется впрягаться в штабное ярмо, впредь до очень далекого шанса получить дивизию. Это так неприятно, что многие из нас глубоко задумываются, как бы избежать этой доли. В этом случае для меня получить теперь что-либо в Петрограде или даже где-либо еще было бы очень приятно. Быть начальником штаба у ген[ерала] Павлова – это значило быть постоянно в строю и в бою, но засесть на такую роль в какой-либо пехотной дивизии, это хуже всякого обозного тыла: скучно, вяло, вне боя и монотонно, особенно при сложившемся теперь типе войны и боя. Я не думаю, что все мои проекты в Петрограде безнадежно лопнули… теперь какие-то школы заводят. И это лучше, чем вернуться к штабу пехот[ной] дивизии. Сейчас только что заворачивал Митя Слоновский и вспоминал 6 декабря, когда очень многие сильно клюкнули… потом, оказывается, они катались чуть ни вплоть до позиции противника.

С Назаренко я посылаю тебе еще один том Мережковского, самый главный. Мне для зимы ничего не надо, так как умею одеться очень тепло, а солдатская шинель так мне нравится, что я с удовольствием хожу в ней. Трофим говорит, что у меня не хватает теплых чулков; пожалуй, пары три будут не лишними. А больше мне ничего не надо. Я все думаю, что вот-вот меня куда-либо потянут, и смотрю на себя здесь как на гостя. И в 134-м полку ко мне страшно привыкли, и мой приход к ним в окопы вызывает обычное оживление… про свой и говорить нечего. Я тебе писал, что в начале декабря был ранен в руку, кажется, с небольшим раздроблением кости, В. И. Собакарев; лечение протянется не менее трех месяцев. Рана легкая, и молодые товарищи считают его счастливчиком. В момент ранения этот «счастливчик» все же пролежал в обмороке полтора часа.

Хотел как-то обменять Трофима на кого-нибудь другого, да затем раздумал: будет ли лучше новый-то?

Маслов – по словам Осипа – неважно говорит о Мише, который чуть ли не собирается поколотить Таню и ждет, что ему начнут платить жалованье. Ты на всякий случай будь с ним настороже, детей с ним вместе не води, чтобы не научил какой гадости… Может быть, и действительно, будет лучше, если ты его определишь по столярному делу. Правда, у вас сейчас полная гармония: три кавалера и три дамы… впрочем, и это не выходит, забыл четвертую – Лелю.

Сейчас только что вернулся с прогулки, на которой был со своим адъютантом. Были около разрушенной артиллерией церкви, ходили по опустелому парку (генеральши Свиньиной) и грустно любовались обломками изуродованного снарядами же дворца. Кругом глубокий снег, и вид с опустошенного гнезда удивительный. Я больше любовался и мечтал, грустно настроенный, зато мой адъютант говорил вовсю… он много видел, долго был студентом (еще не все кончил, хотя ему уже 28 лет), националист на совесть, а не на словах только… жидов и поляков, особенно последних, ненавидит горячо, немцев не любит не только внешних, а еще больше внутренних… Он прыгал с одной темы на другую, а я думал и летел вдаль на крыльях своих пожеланий… к моей женушке, к нашим птенцам, от которых я так давно не имею вестей и по которым я страшно заскучал… Сегодня жду писем, да что-то все нет почтальона. Пока сажусь за работу… целую…

11 декабря.Получил семь твоих писем… одно очень обстоятельное от Киры, благодари его… Михайлов (от 29.XI) пишет, что рапорт Грундштрема пошел на днях … Выезжаю на позиции. Давай тебя и малых, я вас всех обниму, расцелую и благословлю.