Андрей Снесарев - Письма с фронта. 1914–1917

Я тебе не пишу, как мне живется и с кем теперь я имею дело… не пишу по суеверию, по вере в сглаз и т. п. глупость. В составе нашей дивизии имеется один отряд с четырьмя сестрами; отряд располагается в той же деревне, что и мы; сестры с нами два раза обедали. Если бы Леля надумала идти на войну, то пребывание в этом отряде было бы (пока я здесь) наиболее для нее удобно. Поговори с ней и пиши мне, тогда я попробую подготовить почву. Конечно, эта работа, как недалеко от окопов и почти всегда под артилл[ерийским] огнем, является наиболее интересной, но с другой стороны на нее (передовые отряды) записаны сотни кандидаток и устроиться в эти отряды очень трудно. Узнал, что M-me Половцева служит в подобном же отряде сестрой милосердия, слывет очень умной и кокетливой.

Осипа до сих пор все нет, и это начинает меня беспокоить. Если он выехал даже только 21-го, то и то прошло уже 8 дней. Где он может быть? На счастье мой новый денщик (Игнатий) сам моет белье, и моет хорошо, так что я со своими тремя сменами белья обхожусь хорошо, но для бани не было уже простыни и полотенца. Пиши подробнее о детях, а особенно о Генюше. Нельзя ли устроить, чтобы вы с ним пораньше поехали на юг? Особенно ты, моя бедная девочка, с твоими нервами. Узнал, что мое старшинство в чине полковника за годичное командование также поднято, значит в ходу три бумаги. Спешу. Давай мордочку и глазки, а также малых, я вас всех обниму, расцелую и благословлю.

Дорогая моя женушка!

Приехал Осип, и вот уже 1–2 часа мы говорим с ним неумолчно. И в результате и его рассказов, и твоего письма у меня остался все же печальный осадок. Особенно меня волнует Генюша (сегодня или завтра буду писать ему письмо): его нервность, капризная настойчивость и неуравновешенность – печальные ступени для вступления в жизнь; она-то ведь не отец с матерью: ни щадить, ни прощать она не будет, а вышвырнет суровой рукою за борт – и дело с концом. Ты тоже печальна, печальна дома, печальна в балете. И я начинаю думать, не сказывается ли на тебе утомление войной и не начинают ли сквозь это утомление просачиваться личные переживания, беря надо всем верх. Женщины экспансивнее нас, загораются живее и ярче, но на даль им не достает ни упорства, ни государственного кругозора. Этим только и можно объяснить те эксцессы, которые наблюдаются в женских кругах слабого нравственного тона: там наряды, увлечения пленными, вообще отворот от войны… «Так долго она, глупая, тянется, и кому это интересно». В женщинах высокого стиля утомление скажется большим переносом внимания на личные думы, придаванием им большего (чем прежде) значения или меланхолическим раздумьем, результатом неудовлетворения и усталости… Да и многие из нас, когда на фронте начинается тягостное и однообразное безделие, когда картины войны становятся слишком монотонными, разве мы не становимся скучными и грустными, не поднимаем капризных притязаний и не начинаем заниматься своим личным «я» больше, гораздо больше, чем это допустимо в великие переживаемые нами дни.

Но к делу. Подсчитали привезенное Осипом, и не оказалось ни одной простыни (Осип думает, что у Передирия будет… ждем его не сегодня-завтра) и одна только наволочка (в сумме две – с этим еще обойдемся). Кроме того, Осип оставил у тебя мой аттестат, вернее два аттестата, где говорится, что я в последнее время получал в своем полку и по какое число я удовлетворен разными видами довольствия. Будь добра немедленно это выслать мне, иначе мне пока придется получать деньги авансом. Относительно 21 т[ысячи] я доволен, потом будет виднее. Надо будет не замедлить подачей заявления, чтобы возможно скорее и надежнее получить деньги. Ведь одних процентов с этой суммы получится в месяц около ста рублей, значит, каждые пропущенные сутки отнимают у нас три рубля. Относительно твоего лечения Осип ничего не сказал мне ясного; ложишься ты раньше, это я понял… конечно, и это хорошо, но за мышьяком, по его словам, вы ездили и «настоящего» нигде нет. Если правильно понял: мышьяка у тебя пока нет, и ранняя лежка пока единственное твое лечение.

Завтра уже две недели, как я здесь; время пролетело со сказочной быстротой. Чувствую какое-то раздвоение: оглянусь назад к своему гнезду – и мне печально… что-то не ладится, как-то не так, а отчего, не разгадаю и ума не приложу, обернусь сюда – и меня берет дело, и я влезаю в него по уши… Мне грустно наблюдать за собою, что я, чтобы утишить печаль, берусь за дело как за лекарство, как за какой-то наркотик, чтобы забыться и не думать. Получил письмо от Мити: пишет грустно и осторожно в одно и то же время; может быть, боится цензуры, да еще домашней. Режим у них, очевидно, суровый, хотя в том, что он описывает, скорее трусливый: нет отпусков. Для отпусков необходимо мужество, а его у моего преемника никогда не было. Относительно спичек я напишу в письме к Мите и думаю, что за них уплатят, хотя крепко ручаться трудно.

Я тебе уже писал, что теперь в ходу три бумаги обо мне: 1) мое старшинство в чине полковника (двухлетнее) за годичное командование полком; 2) дело о моем Георгии и 3) старшинство в генеральском чине, если Алек[сандр] Алек[сандрович] [Павлов] поднял об этом дело. Вчера один офицер из Сибири много говорил о нем. Задним числом многое становится яснее. Ал[ександр] Ал[ександрович] – трудный и сложный человек, с капризами и неожиданностями. Оказывается, раз он на парадном обеде не подал руки своему начальнику дивизии… Как тебе это кажется? Мне теперь еще страннее кажется тот мир и покой, в которых мы с ним прожили. Жена его – бывшая жена отставного моряка, с которым он ее развел очень быстро и женился. Скорый успех – как видим – имеет и скорые результаты. Может быть, и привирают: молодежь так любит прибавить о своих любовных успехах. Осип приехал усталый, от конечной станции ехал три дня на подводе со всякими приключениями. Деньги все истратил, даже и те три рубля, которые ему в Москве дал Яша [Комаров]. Он был у них после долгих поисков (воспользовался моим адресом) и пробыл много часов; об их обстановке говорит с удовольствием, очевидно, она ему импонировала. Сначала явление «кого-то в бурке» произвело переполох, и Осипу пришлось долго мотаться и по дому (после уличного мотанья).

Мы живем мирно и тихо; два раза был на позиции; больше трудно, так как дела немало. Если пройдет мое старшинство в генеральстве, то долго здесь быть мне не придется и придется вновь пускаться в дорогу со всякими мытарствами, которые связаны с этими переездами. Осип говорит, что Леле очень нужна «Психология» и что я должен читать ее поскорее. Потихоньку я ее читаю, но не больше пяти страниц в среднем на день, а так как остается мне читать еще не менее 120 страниц, то и понадобится мне едва ли менее месяца на чтение.