Дмитрий Володихин - Патриарх Гермоген

Те, кто не видит для себя иного способа возвыситься, те, кто обижен Шуйским или просто боится, что назавтра все чины, поместья, почести, пожалованные от его имени, превратятся в дым, «перелетают» из Москвы к тушинским «милостникам» фальшивого монарха. Их родичи остаются за спиной у государя Василия Ивановича: их интерес — предотвратить падение всего рода в условиях, когда исход титанической борьбы неясен. Какая-то часть рода окажется среди проигравших, зато другая будет в стане победителей. Авось те, что взлетят высоко, со временем вытащат из ямы тех, кто упадет глубоко.

Милость Лжедмитрия II переменчива. Он и сам во многом — фигура зависимая. Польско-литовские офицеры всегда могут принудить его то к одному решению, то к другому. Станет «царик» нехорош — и знатный человек, недавно прибывший из Москвы в его лагерь, опять «полетит» к истинному царю, а тот одарит, радуясь новому, хоть и совершенно не надежному стороннику-Василию IV повезло: хотя бы первоиерарх нимало не «шатался», но твердо держался государя. Гермоген не меняет своего отношения к тем, кто пошел против законного царя. Ему все равно, кто во главе войска — полководец мнимого монарха или сам мнимый монарх. Для него оба мерзки в равной степени. И он неоднократно обрушивается на армию «Тушинского вора» с проклятиями.

Одно из его посланий прямо обращено к ратникам Самозванца, а также мятежникам, поддерживающим его в самой столице: «Оставя веру, в ней же родишася, в ней же и крестишася, в ней же и воспитани быша… ныне безумнее всех явишася; оставльше свет — во тьму отпадоша, оставльше живот — смерти припрягошася, оставльше надежу будущих благ и безконечнаго блаженнаго живота и царства небесного — в ров отчаяния сами си ввергоша, и аще и живи, а отпадением от веры, паче же и от Бога, — мертви суть» {147} .

Он призывает к покаянию, но сетует на жестковыйность тех, к кому адресует слова свои: все сроки прошли, когда они могли приступить к «исправлению ума», но по сию пору ничего подобного не происходит!

«Мы чаем, что здрогнетеся, и воспрянете, и убоитеся праведного и нелицемерного судии Бога, и к покаянию прибегнете, и у возлюбленнаго Богом царя государя отпущение винам своим испросите, — восклицает Гермоген, — Вы же не тако, но противно сему содеваете и отнюдь несть страха Божия пред очима вашима. Веру свою… в ней же родишася, и крестишася, и воспитани быша, и вся полезная от Бога и от християнских государей царей восприяша, — ту ж и разоряете, и святыя церкви и образы Божия обругаете, и сродственныя своя крови проливаете, и землю вашу хощете конечно пусту сотворити, забывше сия, яко с нами Бог и есьмы по милости его у него и с ним, и молитвы преславныя владычицы нашея Богородицы и святых Божиих угодников помогают нам, и ангели наши хранители неотступно нас хранят, понеже не отступихом от Бога. Вы же всех сих благих отпадосте и чюжи бысте. И яко во мраце и тьме, и не яко во дни, но яко в нощи пребывание ваше. И несть в вас радости и веселия, но печаль, и плач, и воздыхание, и болезнь, понеже отпадосте от Бога, и не смеете призвати святаго имени его, понеже остависте (оставили. — Д. В.) Его, да Той и не послушает вас, понеже отвергостеся (отвергли. — Д. В.) Его и… востасте на веру, и на люди, и на вся любимая ему… Кого ни убьете с нашия стороны благословенных воинов — те все идут в небесное царьство, с мученики святыми в безконечную радость веселитися, и о сих мы радуемся и молим их о нас молити, дабы их молитвами и нас сподобил Господь с ними быти. А с вашия отпадшия стороны кто ни будет убьен или общею смертию умрет — тот во ад идет и во святых церквах приношения за таковых, по писанному, неприятна Богом и конечно отвержено и идут таковии без конца мучитися» {148} .

Патриарх напоминает, что прощение еще возможно, однако его не обрести без нелицемерного раскаяния.

Другая его грамота времен борьбы с тушинцами содержит обещание: Гермоген берется лично просить у царя о милосердии для всех, кто решится отстать от дела Самозванца. О самом же Василии Ивановиче он пишет как о государе «милостивом» и «непамятозлобном» {149} .

Когда патриарх не видел решимости к борьбе в самом царе, он укреплял державную твердость Василия Ивановича, обращаясь к нему во время проповедей. Одно из таких обращений пересказано на страницах Карамзинского хронографа. Оно прозвучало в то страшное время, когда отряды Лжедмитрия II после череды больших воинских успехов подошли к Москве. Страшно было вновь выходить на бой с ними. Царское воинство, усталое и разочарованное, не сохранило в сердцах желание победить. Сам государь, как видно, переживал тяжелое время: он мог лишиться власти со дня на день.

Тогда заговорил Гермоген: «Великий государь… молю тебя, приклони ухо твое и увеждь, коликая… пагуба содевается от безумных человек державе твоей!.. Тебе способствуют… всемирная заступница Владычица Богородица и московские чюдотворцы… таковое злодейство разорити!.. Есть воля Божия благочестивым делателям безумных человек обуздовать неразумия. Благодать Господня да будет с тобою. Хощет Бог… хищного волка, названного царьским именем Дмитреем, в руки твои предати. Та благодать Божия и тебя да спасет и избавит от лукавого многоплетейных сетей, яко же в первыя дни спасе праведных своих: Эноха от прелести совета исполинска и Ноя от вселенского потопа… и Лота от содомлян, и Моисея от фараона, и Давыда от Саула… Тако ж и ты, великий государь, буди Богом спасаем и соблюдаем от такого злого совета! Господь тебе… способствует… врагов своих побеждати за их злокозненное похищрение» {150} .

Василий Шуйский собрался с силами, укрепил сердце и дал отпор мятежным ратям.

Итак, патриарх Гермоген в царствование Василия Шуйского действовал и как преданный его помощник, надежнейшая опора трона, и как самостоятельный политик. Царь — по своему политическому курсу — принял роль консерватора, охранителя; он мог уступить некоторые политические права и привилегии высшей аристократии, но только не революционному элементу, надвигавшему на Москву под знаменами «царя Дмитрия Ивановича». Патриарх еще более государя ратовал за сбережение старомосковского порядка, где Москва являлась «третьим Римом», «вторым Иерусалимом» и «домом Пречистой», где царь выполнял функцию высшего светского покровителя Церкви и оберегателя православия, где народ относился к монарху как к отцу, чья власть ограничена одной лишь Божьей волей.

Как при Василии IV, так и после него основной принцип политики Гермогена сводился к формуле: что хорошо для Бога и Церкви, то хорошо для русского народа и Московского царства. Никакие всплески бунтарства не получали его одобрения и получить в принципе не могли.