Юрий Оклянский - Оставшиеся в тени

Но ведь и для Брехта вскоре настала страдная пора снимать плоды с древа теоретического познания, создания всего того, что он напишет в ходе дебатов о реализме.

В статьях и заметках тех лет писатель размышляет о сущности и особенностях творческого метода социалистической литературы.

Новое направление потому и воспринимает, на его взгляд, лучшие традиции прошлого, что к нему приложима общая мысль — о творческой и плодоносной, как жизнь, природе реализма…

«Воодушевленный не перестает видеть действительность, трезвый не утрачивает вдохновения» — так определял Б. Брехт при этом соотношение субъективного и объективного начал в принципах подхода к отображению жизни. Идейно-эстетическая активность художника сулит успех лишь при верном постижении объективной реальности.

О каких бы краеугольных понятиях эстетики ни заходила речь — о классовости, народности искусства, о типическом и т. п., — первейшее из мерил для Брехта одно: правда жизни.

Причем это были отнюдь не только общетеоретические декларации — свет такого понимания отчетливо различим в истолкованиях самых заповедных моментов творческого процесса писателя. Достаточно вернуться к трактату «Пять трудностей при писании правды».

Так, например, «способность выбирать тех, в чьих руках правда будет действенной» (в обозначении Брехта, еще одна трудность при писании правды) — не просто акт идеологический, сознательная установка «говорить правду тем, для кого эти порядки наисквернейшие», но и открытое восприятие точки зрения угнетенных. Это, употребляя категории современной теории творчества, — ориентация на читателя уже в самом процессе создания произведения. Ибо, замечает Брехт, «познание правды — процесс общий и для пишущих и для читающих… Для пишущих важно найти нужный тон правды»…

Точность в выборе адресата искусства, умение достичь близости с ним — вернейший из залогов, чтобы слово обратилось в поступок, чтобы вчерашние книги становились сегодняшними делами…

Этими общеэстетическими взглядами и определялась, конечно, практика Брехта — литературного критика и организатора литературного процесса (в частности, в пору, когда он был одним из соредакторов московского журнала «Дас Ворт» или после войны участвовал в строительстве культуры новой Германии, и т. д.).

Тем более следует упомянуть о таком важном условии контактов Брехта — литературного мыслителя с широкой читательской аудиторией нашей страны, как издания его теоретического наследия в СССР в переводах на русский язык.

Если статьям и выступлениям Брехта — новатора театра — были отведены две книги в пятитомном Собрании сочинений, вышедшем в первой половине 60-х годов в издательстве «Искусство», то работы писателя по литературе и другим видам искусства (кроме театра) до сих пор были известны советскому читателю лишь в сравнительно небольшой своей части, да к тому же отрывочно и бессистемно.

Объемистый том «Бертольт Брехт. О литературе» (составление, переводы и примечания Е. Кацевой), упоминавшийся выше, во многом устранил этот пробел. Впервые столь широко и полно передает он на русском языке мир эстетических и литературных взглядов писателя, его литературно-критических и художественных оценок, авторские свидетельства о важных чертах «лаборатории» Брехта — поэта, прозаика, драматурга…

Основным арсеналом при формировании сборника явились литературно-теоретические выпуски последнего немецкого двадцатитомника Б. Брехта, а также его интереснейшие «Рабочие дневники», впервые напечатанные на родине писателя лишь в 1974 году.

Таким образом, новый широкий круг первоисточников и документальных материалов Б. Брехта был донесен до советского читателя с учетом последних публикаций и текстологических разысканий на языке оригинала.

Интерес к этому художнику и мыслителю в нашей стране идет вглубь, становится сосредоточенней и основательней, после того как утолен был первый пыл массовых открытий и внимания, которым сопровождалось триумфальное шествие искусства Брехта по театральным сценам и книжным прилавкам в середине 50-х и начале 60-х годов. Одно из подтверждений тому — названный тематический сборник.

К сравнительно небольшому числу переводившихся ранее статей и выступлений писателя и к общей картине литературно-теоретического мира Брехта, воссозданной в работах многих советских исследователей его творчества, прибавился ныне широкий круг новых авторских произведений и текстов.

Фундаментальный том Б. Брехта в серии «Памятники мировой эстетической и критической мысли» явился заметным литературным событием последних лет.

…От событий литературной жизни, свершающихся вокруг нас, вернемся теперь к тем уже подернутым дымкой и все больше уходящим вдаль временам, когда каждая из этих теоретических статей составляла предмет горячей злободневности.

Несправедливым было бы оставить без внимания при этом и скромную роль нашей героини.

Конечно, участие ее в итоговых оформлениях того, что составляло стройную систему этических, эстетических и литературно-теоретических взглядов писателя, было подсобным.

Ведь этические и эстетические принципы, можно сказать, — это сама натура художника, его плоть и кровь. Только выраженные в формулах, сфотографированные словесно.

В этом смысле теоретические жанры не менее интимны, чем поэтическая лирика. А слагать совместно с кем-либо лирику избегал, как мы помним, даже Брехт, при всех его склонностях к коллективному сотрудничеству.

Так что на разработке Брехтом принципов реализма во второй половине 30-х годов участие Маргарет Штеффин едва ли сказалось особенно приметным образом. Однако же то не была и роль безмолвного статиста.

Конечно, она, как и всегда, во многом практически содействовала, обеспечивала, обставляла, помогала, продвигала. Но и не только.

Часто и тут тоже была доверенным читателем, спорщиком, советчиком, «второй стороной» напряженного внутреннего диалога художника. А тем самым и прямым побудителем к дальнейшим теоретическим разработкам.

Разнообразные следы тому имеются в архивных материалах. Недаром среди ее бумаг, обнаруженных в Москве, находится, например, машинописная копия теоретической заметки, которой писатель должен был придавать особое значение. Она озаглавлена «О лозунге «Революционный реализм» и от известного ныне варианта отличается только редакцией названия, которое учитывает широко распространившийся после Первого съезда советских писателей новый термин.

«О лозунге «Социалистический реализм» — так было изменено название.

Это тот самый теоретический набросок, где говорится, что фашистские режимы не ждут для себя ничего хорошего, если писатель начинает допрашивать действительность, что «достаточно произнести «дважды два — четыре», чтобы вызвать недоверие и недовольство правительств в этих странах» и т. д. Вплоть до крылатых слов: «Воодушевленный не перестает видеть действительность, трезвый не утрачивает вдохновения».