Абрам Рейтблат - Фаддей Венедиктович Булгарин: идеолог, журналист, консультант секретной полиции. Статьи и материалы

В записках в III отделение и в газетных статьях Булгарин, по сути дела, отстаивал очень умеренную программу буржуазных преобразований в России. Ему была близка социально-политическая и экономическая программа Наполеона: отмена феодальных прав и привилегий, твердая авторитарная власть патерналистского характера, защита частной собственности, создание четких и ясных законов и неукоснительное следование им, поддержка отечественной промышленности. Булгарин часто выступал с апологией трудолюбия и бережливости, в поддержку личной инициативы в предпринимательской деятельности. Он высказывался в пользу коммерческих компаний, способных, по его мнению, стимулировать (при поддержке государства) развитие торговли и промышленности в стране. Булгарин приветствовал возникновение новых учебных заведений, писал о необходимости заимствовать западную культуру и западный образ жизни.

Задача литературы, по его мнению, – прославлять мудрых властителей, военные успехи и т. п., исправлять нравы и помогать управлять населением. Но чтобы она могла успешно выполнять свои функции, необходимо смягчить цензурный гнет, и Булгарин деятельно боролся за либерализацию цензурного устава и изменение персонального состава цензуры. Чтобы доказать, что литература успешно выполняет свои общественные задачи, он постоянно подчеркивал лояльность литераторов, их проправительственный дух и т. д.

В целом Булгарин, безусловно, не реакционер и не консерватор, а умеренный либеральный монархист, всегда готовый «применяться» к обстоятельствам.

После смерти Фока в 1831 г. управляющим III отделением стал А.Н. Мордвинов, который пробыл на данном посту по 1839 г. По всей вероятности, в эти годы Булгарин не оказывал услуг III отделению. Фактически ранее он был агентом не III отделения, а лично Фока; со смертью патрона контакты Булгарина с секретной полицией стали гораздо более формальными. Возможно, его не любил Мордвинов, может быть, были и какие-нибудь другие причины, но за этот период сохранились лишь два письма Булгарина в III отделение, причем они носят вполне официальный характер и посвящены «Северной пчеле».

После того как место Мордвинова в 1839 г. занял Дубельт, сотрудничество Булгарина с III отделением возобновилось. Но происходило оно теперь на несколько иных основаниях.

В какой-то степени это было связано с изменением общей ситуации (ушли в прошлое надежды на серьезные реформы, порожденные началом николаевского царствования), но главным образом с тем, что Дубельт был личностью совсем иного плана, чем Фок.

Фок с Булгариным были единомышленниками, в равной степени заинтересованными друг в друге. Судя по всему, между ними не возникало никаких конфликтов. Напротив, это были отношения полного доверия, и Фок во всем полагался на оценки Булгарина, даже давал ход его запискам доносного характера против своих конкурентов.

С Дубельтом многое было иначе [413]. На Фока он походил лишь тем, что тоже хорошо знал свое дело и был при этом человеком «просвещенным», хорошо образованным (более того, он интересовался литературой, много читал и даже представлял в 1824–1825 гг. в цензуру свои переводы стихов и прозы В. Скотта, правда, с французского [414]).

Хотя оба были убежденными монархистами, Фок стремился улучшить существующий государственный строй, а Дубельт считал его идеальным и готов был употребить все силы на то, чтобы ничто не посягало на стабильность существующего режима. Воплощением зла был для него Запад, влияние которого он считал опасным и вредным для России [415].

Была в нем какая-то червоточина, внутренняя раздвоенность, находившая и внешнее выражение. С одной стороны, лица, которым довелось быть под следствием в III отделении, отмечают его вежливость, доброту, заботливость [416], а с другой, он мог публично дать пощечину (правда, доносчику [417]), сожалеть, что Белинский рано умер, иначе «мы бы его сгноили в крепости» [418], или сказать о Герцене: «Я не знаю такого гадкого дерева, на котором бы я его не повесил!» [419]С одной стороны, он был заботливым отцом и мужем [420], а с другой – являлся завсегдатаем кулис и завел себе, пользуясь служебным положением, любовницу в театральном училище [421]. Н.И. Костомаров вспоминал о двуличности Дубельта: он обещал попросить цензора быть снисходительным к Костомарову, а на самом деле наказал быть построже [422].

Такой человек ни с кем не мог быть по-настоящему откровенным и искренним, а тем более с Булгариным. Равноправного партнерства тут не было, Булгарин постоянно заискивал перед Дубельтом, подчеркивая свое приниженное положение. Вскоре после назначения Дубельта он писал ему (18 апреля 1839 г.): «Клянусь Вам детьми, Богом и честью, что отныне нет у Вас человека приверженнее меня! Жажду доказать Вам мою искреннюю и беспредельную преданность!» – и сообщал, что в одной из компаний говорил о нем «с таким чувством, что один из старых остряков назвал меня в шутку Фаддеем Дубельтовичем». В конце того же года он называл его «добрым, благородным человеком» и заверял: «[Вас] я истинно люблю и душевно уважаю и готов доказать это всеми зависящими от меня средствами» (с. 444–445, 455–456).

Несмотря на подобную лесть, временами отношения между ними портились. Так, в 1839 г. Дубельт «гневался» на Булгарина (с. 445). В ноябре 1844 г. Булгарин писал Дубельту: «Мне весьма хорошо известно, что Вы никогда меня не любили, потому что никогда не знали меня коротко, а только видывали, и были всегда окружены людьми, которые были моими врагами за мою литературную самостоятельность» (с. 467).

Однако, какими бы неравномерными и временами конфликтными ни были их взаимоотношения, они не имели водевильного тона, как это представляется по некоторым мемуарным анекдотам, часто цитируемым в популярных работах о Булгарине. В них Булгарин предстает в облике нашкодившего мальчишки, а Дубельт – презирающим его грубым наставником. Вот, например, что писал П.П. Каратыгин, ссылаясь на рассказы своего отца, лично знавшего Булгарина: «Л.В. Дубельт любил подтрунивать над Булгариным и третировал его <���…>. Чуть, бывало, Фаддей Венедиктович расчувствуется и зажужжит в своей “Пчеле” дифирамбы правительству – его просят пожаловать к Леонтию Васильевичу. “Не смей хвалить: в твоих похвалах правительство не нуждается”. “Будируя” правительство, Булгарин дерзнет дозволить себе крохотную либерально-консервативную выходку, хотя бы о непостоянстве петербургской погоды, – новая нахлобучка. – “Ты, ты у меня! – грозит Леонтий Васильевич, – вольнодумствовать вздумал? О чем ты там нахрюкал? Климат царской резиденции бранишь? Смотри!” Однажды Булгарин какой-то статьей навлек на себя неудовольствие государя. Николай Павлович приказал Дубельту сделать Булгарину “родительское увещание”. Призвали редактора “Северной пчелы” к Леонтию Васильевичу.