Абрам Рейтблат - Фаддей Венедиктович Булгарин: идеолог, журналист, консультант секретной полиции. Статьи и материалы

Большой шум и бурную полемику вызвала заказанная Булгариным и квалифицированно переведенная им же обширная рецензия Лелевеля на «Историю государства Российского» Н.М. Карамзина [509].

Своей деятельностью в 1820-е гг. Булгарин внес большой вклад в укрепление контактов русских ученых и писателей с их польскими коллегами, пропаганду польской культуры в России. Правда, при этом он не забывал о себе, стремясь укрепить репутацию, причем не всегда благовидными способами. Характерен случай с изданием «Избранных од Горация с комментариями» (СПб., 1821). Подобное издание было подготовлено польским ученым И. Ежовским и выпущено в России на польском языке [510]. Булгарин перевел его комментарии, но в предисловии об авторстве Ежовского упомянул глухо, так что у читателей создавалось впечатление, что они в значительной части написаны самим Булгариным [511]. Аналогичным образом, статья «Нечто о переводчиках Гомера» [512], одна из первых публикаций Булгарина на русском языке, в основном представляла собой изложение статьи на эту тему польского литератора Ф.К. Дмоховского, о чем Булгарин не счел нужным упомянуть [513].

В своих беллетристических произведениях, как связанных, так и не связанных тематически с Польшей, Булгарин пытался перенести опыт и литературные достижения польской литературы на русскую почву. В очерках нравов и нравоописательных романах сказалось влияние шубравской юмористики и польских романистов (И. Красицкого и др.) [514], в исторических романах – соответствующих польских опытов «вальтер-скоттовского романа». Отметим также, что в «Иване Выжигине» сатирически изображены некоторые поляки: под именем Скотинко – И. Ботвинко [515], под именем Дурачинского – стряпчий В. Рачинский [516].

Не исключено, что и название для своей газеты «Северная пчела» он выбрал исходя из польского аналога – во Львове выходил журнал «Польская пчела» («Pszczola polska», 1820).

Булгарин добился признания в среде польских ученых и литераторов. Историк С. Сестренцевич-Богуш писал о его эрудиции в сфере славянской истории [517]. Его исторические работы ценили историки И. Лелевель и И. Онацевич [518]. В 1828 г. при поддержке Лелевеля [519]он был избран членом-корреспондентом Варшавского общества друзей наук. Роман «Иван Выжигин» был переведен в Польше и пользовался успехом. В частности, Ю. Немцевич в специальном письме Булгарину отмечал «великое достоинство сочинения» [520].

Особенно деятельно пропагандировал Булгарин творчество А. Мицкевича. В редактируемом им (совместно с Н.И. Гречем) журнале «Сын Отечества и Северный архив» в 1829 г. были помещены подстрочные переводы «Фариса» (№ 5) и «Трех Будрисов» (№ 28), по всей вероятности принадлежащие Булгарину. Там же (в № 24) был опубликован стихотворный перевод «Фариса» П. Манассеина. К рецензии М.А. Яковлева на «Невский альманах», где был положительно оценен перевод фрагмента «Дзядов», Булгарин сделал примечание, в котором писал, что эта поэма – «гениальное создание, которое сделало бы честь Байрону, Шиллеру, Гёте. Вымысел, философия и слог сей пиесы на польском языке – совершенство, chef-d’oeuvre!» [521]. В анонимной (и, по всей вероятности, принадлежащей Булгарину) рецензии на книгу «Poezje Adama Mickiewicza», вышедшую в 1829 г. в Петербурге, говорилось, что «в Мицкевиче все новость, занимательность, прелесть!» и что, кроме «необыкновенной пылкости и плодовитости вображения, гармонии языка, обширного взгляда на предметы, сочинения Мицкевича отличаются глубоким чувством, любовью к человечеству, которые согревают душу читателя» [522].Высокую оценку творчества Мицкевича можно было найти и в других публикациях «Северной пчелы» (см., например, «Смесь» в № 2 за 1829 г.).

Мицкевич во время пребывания в Петербурге в конце 1827 – начале 1828 г. сблизился с Булгариным, часто встречался с ним, в том числе на обедах у Каспара Жельветра [523]и несколько раз у него дома. 11 декабря 1827 г. он с Малевским обедал у Булгарина [524], 27 декабря 1827 г. Булгарин дал торжественный обед в честь Мицкевича, на котором присутствовали многие члены польской колонии Петербурга [525]. В конце того же месяца Мицкевич был на обеде, который Булгарин давал в честь М.П. Погодина [526], и, наконец, 8 января 1828 г. Мицкевич вместе с Пушкиным был у Булгарина на завтраке [527]. Булгарину очень понравилась поэма «Конрад Валенрод», и он принимал активное участие в ее издании [528]. По свидетельству К. Полевого, «Мицкевич находил его добряком и только смеялся над комическими его сторонами» [529]. Мицкевич в январе 1829 г. с похвалой писал Лелевелю о Булгарине, после отъезда из России дважды в мае того же года писал самому Булгарину, называя его «истинным другом» и уверяя: «…свидетельства твоей дружбы глубоко запечатлелись в моем сердцe», а в феврале 1830 г. в письме Ф. Малевскому просил передать Булгарину, что «Иван Выжигин» имеет за рубежом успех у русских читательниц [530].

Итак, тот факт, что Булгарин активно пропагандировал в России польскую культуру, не вызывает сомнения. Гораздо труднее дать оценку политической позиции Булгарина, его отношению к польскому национально-освободительному движению.

Булгарин считал бесперспективной борьбу за восстановление польского государства. События 1808–1815 гг. убедили его в правоте наставлений дяди, приора доминиканского ордена, который считал «Польшу умершею и все счастье польских провинций полагал в сближении поляков с Россиею и беспредельной преданности к русскому престолу» [531].

Ф. Булгарин полагал, что нужно «польское юношество воспитывать в том духе, что Россия благо для них, что братство с русскими для них честь, слава и материальная выгода, что одно средство загладить прошлое есть быть полезным России службою и талантом» [532], а характеризуя себя, писал, что «исполнил идеал того, что требовалось от Польши: прилепился душою к русскому Престолу и к России, дал неоднократные доказательства своей верности, сделался народным русским писателем – высказал Польше великие истины…» [533]. Считая, что полякам не следует мечтать о политической свободе, бороться за воссоздание независимого польского государства, Булгарин полагал в то же время, что правительству следует отказаться от политических репрессий, действовать мягко и тактично, уважать обычаи народа и позволить ему развивать свою культуру. Ставку Булгарин делал на политическую автономию Польши и ее культурное возрождение. Можно по-разному относиться к этой программе, не следует только забывать, что Булгарин был не одинок в подобном решении «польского вопроса» – в Петербурге существовала значительная польская колония (военные, юристы, художники, музыканты и т. д.), состоявшая из нескольких тысяч людей, во многом разделявших точку зрения Булгарина [534].