Абрам Рейтблат - Фаддей Венедиктович Булгарин: идеолог, журналист, консультант секретной полиции. Статьи и материалы

Для понимания причин подобной, во многом прорусской позиции Булгарина следует учитывать, что он был не «коронным» поляком (т. е. из собственно Польши), а уроженцем Белоруссии (Булгарин уверял впоследствии, что его предки были православными [535]). В этих местах отношение к России было гораздо более лояльным, чем в исконно польских землях.

Любопытно отметить, что, несмотря на всю свою преданность интересам царя и России, Булгарин, будучи поляком, автоматически вызывал подозрения в пропольской и антирусской деятельности. Н.Н. Новосильцов, главный делегат при Правительственном совете Царства Польского, правая рука фактического правителя Польши великого князя Константина Павловича, занимаясь расследованием деятельности польских тайных обществ, еще в августе 1823 г. в адресованном великому князю рапорте отнес шубравское общество к числу вредных [536], а в ноябре того же года в аналогичном рапорте писал: «Из бумаг, которые в моих руках находятся относительно шубравцев <���…> видно, что профессор Синковский (так. – А.Р.) и Булгарин, издатель “Северного архива”, нашли уже способ составить в С. – Петербурге некоторые довольно значительные связи. Таким образом, из сих бумаг оказывается, что Синковский и Булгарин ввели в здешнее общество шубравцев Греча и Глинку, издателей журналов, в доказательство чего имеются при делах собственноручные их письма» [537]. Рапорты были пересланы Константином Александру I, однако тот, судя по всему, не дал им хода. Поэтому Новосильцов через год написал специальное письмо временщику Александра I генералу А.А. Аракчееву. Это обширное послание [538]содержало обвинения ряда поляков, живущих в Петербурге (в том числе Орды, Сенковского, Лобаржевской и др.), в пропольской, враждебной России деятельности. О Булгарине и Грече сообщалось, в частности, что они «принадлежали здесь к весьма вредному обществу, существовавшему долгое время под именем “шубравцев”, между коими они назывались рустиканами». В 1827 г. письмо это «всплыло» и было направлено в III отделение с целью проверки содержавшихся в нем сведений. Булгарину, который с 1826 г. сотрудничал с III отделением, там было поручено подготовить официальный ответ [539]. Великий князь Константин Павлович, познакомившись с ним, счел его удовлетворительным и распорядился прекратить расследование. Однако в апреле 1828 г. И.И. Дибич по указанию императора запросил Новосильцова, «не открылось ли с того времени вновь каких-либо подобных сведений или подробностей насчет Булгарина и Греча» (с. 337). Новосильцов ответил: «…доселе не оказалось никаких обстоятельств, которые заставляли бы предполагать, что вредные сношения вышеозначенных двух особ с Виленским университетом еще продолжаются. Между тем не могу умолчать при сем случае, что Булгарин в издаваемых им повременных сочинениях продолжает покровительствовать распространению и укреплению польских патриотических помышлений, в превратном и ложном их направлении столь противных тесному и откровенному соединению сего народа с россиянами» (с. 338). В дополнение Новосильцов переслал свой апрельский рапорт великому князю Константину Павловичу, где подробно аргументировал положение, что вышедшая в Петербурге поэма А. Мицкевича «Конрад Валенрод» – вредное издание, и упрекал Булгарина за похвалы ей в «Северной пчеле» (с. 338–344). Булгарину вновь пришлось писать обширное «Объяснение на представление г-на действительного тайного советника Новосильцова о вредном духе сочинения польского поэта Мицкевича, под заглавием “Конрад Валенрод”, и о вредном влиянии на Польшу журналиста Булгарина» (помечено 14 июля 1828 г.) (с. 344–351), где отводил все обвинения Новосильцова. В результате император дал указание «оставить сие дело без дальнейшего внимания» (с. 351).

Сотрудничая с III отделением, Булгарин выполнял там роль эксперта по Польше и Литве, где господствовала польская культура. Он писал обобщающие записки о Польше и поляках, в том числе «Замечания о Польше» и «О духе и характере польского народа» [540], регулярно давал информацию о настроениях поляков, живущих в Петербурге, в ответ на конкретные запросы характеризовал некоторых из них, сообщал о злоупотреблениях, провокациях и репрессиях в Царстве Польском и Литве, которые практиковали такие ярые русификаторы, как Н.Н. Новосильцов, виленский губернский прокурор И. Ботвинко, ректор Виленского университета В. Пеликан и др. Булгарин не боялся писать (в записке «Замечания о Польше»), что «история не представляет примеров подобного угнетения, в каком находится Литва», и что «Польша страждет под тягостию военного управления и привязчивой полиции и отдана на откуп Новосильцову и его партии». В своих записках Булгарин постоянно подчеркивал, что поляки верны русскому государю и любят его, и предлагал детально разработанную программу политики России в отношении к Польше, предполагающую усиление элементов автономии и замену преследований царскими милостями.

В период Польского восстания 1830–1831 гг. Булгарин старался всеми доступными средствами демонстрировать свою лояльность. Позднее он вспоминал в письме Л.В. Дубельту от 17 декабря 1839 г.: «Когда вспыхнул бунт в Польше, Государь беспокоился, что, объявив об этом гвардии на разводе, нельзя пустить объявления в народ. Точных и верных известий из Варшавы не было. Наконец, попалось к Государю письмо генерала жандармов графа Нессельроде и отрывок из варшавской газеты. По поручению покойного М.Я. фон Фока я из этих лоскутов сделал полный и цельный рассказ о бунте, и это мое объявление было напечатано и произвело эффект <���…>. Государь был чрезвычайно доволен. Граф Александр Христофорович (Бенкендорф. – А.Р. ) расцеловал меня и обещал награду. М.Я. фон Фок льстил меня надеждою, что я даже буду представлен Государю. Подлинник этой бумаги, с поправками Царскими, хранится у меня <���…> когда фельдмаршал Дибич хотел ворваться силою в Варшаву с Праги, я первый предложил план переправиться чрез Вислу, при прусской границе, и, обойдя Модлин, атаковать Варшаву со стороны Воли» [541].

Булгарин утверждал, что все воззвания к польскому народу и войску и все письма к польским магнатам в период восстания были написаны (на польском языке) им же [542]. В «Северной пчеле» печатались многочисленные материалы против восставших, в том числе и булгаринские (нередко анонимно или под псевдонимом). Эти публикации были призваны убедить читателей, как писали Булгарин и Греч в примечании к одной из них, что «гнусный поступок варшавских мятежников есть дело чуждое польскому народу, есть только местный бунт противу властей» [543].

Когда в январе 1832 г. Булгарин получил по почте воззвание эмигрантского польского комитета, он переслал «сие гнусное изделие бессильной злобы и безумства» (по его определению) шефу жандармов А.Х. Бенкендорфу, утверждая в сопроводительном письме, что члены комитета, «наделав бездну зла своему отечеству, кончили свое поприще тем, что, быв злодеями, стали смешными» [544].