Никита Петров - «Сталинский питомец» — Николай Ежов

То, что такой план был выдвинут Сталиным еще в июне 1937 года, косвенно подтверждается решением Политбюро от 28 июня (то есть до окончания работы пленума) об образовании тройки в Западной Сибири, состоящей из начальника областного управления НКВД (председатель), прокурора и первого секретаря обкома. Она должна была в короткие сроки рассматривать дела «активистов контрреволюционной повстанческой организации сосланных кулаков», которая якобы была раскрыта, и, как это планировалось, приговаривать их к высшей мере наказания {362} 362 АП РФ. ф. 3. Оп. 58. Д. 212. Л. 31. . Более того, еще до открытия пленума, 21 и 23 июня, заместитель Ежова М.Д. Берман, начальник ГУЛАГа, настойчиво потребовал от начальников областных управлений НКВД в короткие сроки очистить следственные тюрьмы от осужденных заключенных и отправить их в лагеря {363} 363 ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 4. Д. 97. Л. 222–23, 258–59. . Это является дополнительным доказательством того, что кампания массовых арестов готовились тщательно и заранее.

Бывшие кулаки с некоторого времени стали считаться проблемой. Вопреки инструкциям, все больше и больше «спецпереселенцев» покидали места содержания и смешивались с вольнонаемными работниками. Другие бежали и вливались в банды деклассированных элементов, действовавшие вблизи городов. Во многих выступлениях на февральско-мартовском пленуме 1937 года звучал мотив о наличии в стране большого числа «антисоветских элементов» и «преступников». Как утверждал глава партийной организации Западной Сибири Роберт Эйхе, в его области было много сосланных бывших кулаков, включая «немалую группу закоренелых врагов». Партийный лидер Туркмении Попок также указал на явную опасность, исходящую от бывших кулаков, которые вернулись из мест заключения и ссылки и предъявляют всевозможные требования. Другие ораторы поднимали вопрос об опасности существования в стране миллионов верующих {364} 364 Khlevnyuk О. The Objectives of the Great Terror, 1937–1938 // in J. Cooper et al., Soviet History, 1917–53. London, 1995. P. 160. .

В начале 1937 года Ежов вместе с Прокурором СССР Вышинским обратился в советское правительство и ЦК по вопросу о правовом положении переселенцев. Так как новая советская конституция, принятая 5 декабря 1936 года, восстанавливала их избирательные права, то Ежов и Вышинский рекомендовали, чтобы переселенцы, уличенные НКВД в антисоветской деятельности, приговаривались бы Особым совещанием НКВД к заключению в лагере на срок от трех до пяти лет. В то время переселенцам не разрешалось покидать места пребывания. Лишь в 1939 году, если они и получали такое разрешение, то должны были оставаться в пределах области, а с 1940 года могло быть дано разрешение (например, для выезда на учебу) перемещаться в пределах всей страны {365} 365 Спецпереселенцы в Западной Сибири, 1933–1938 гг. Новосибирск, 1994. С. 70–72. . О другой проблеме Ежов писал Сталину 8 апреля 1937 года. Он предупреждал о размахе преступности в стране, указывая на «неисправимых» преступников, «бравирующих своим нежеланием работать»: «Основным контингентом совершающим дерзкие уголовные преступления (грабежи, разбои, убийства, квалифицированные кражи) являются ранее судимые, в большинстве случаев недавно освобожденные из лагерей и мест заключения» (этот абзац Сталин отчеркнул карандашом). Ежов писал, что ежемесячно более 60 тысяч человек освобождаются из заключения и из них лишь 6–7 тысяч распределяются на работу, остальные рассеиваются по стране в поисках работы, им нередко отказывают в приеме и они вновь становятся на преступный путь.

Ежов перечислил меры, которые, по его мнению, были необходимы для борьбы с преступностью. Многие из них были вполне традиционными для советской системы. Например, трудоустройство бывших заключенных через профсоюзы или оказание давления на предприятия, чтобы заставить их принимать на работу преступников, освобожденных из лагерей. Хотя один пункт весьма любопытен, в особенности, в свете будущего решения этого вопроса. В апреле Ежов еще не зашел так далеко в желании покончить с преступным миром. В 4 пункте письма он просто предложил рецидивистов, хулиганов, «отказчиков» или, всех, кто не «встал на путь исправления» — не выпускать из лагерей, а выносить им новые приговоры внутрилагерным судом или тройкой НКВД с дополнительным сроком до 3 лет. Это было максимальное наказание, к которому могли приговорить в то время эти органы {366} 366 АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 166. Л. 151–154. . Ежов указывал, что его предложения посланы для последующего одобрения Вышинскому, за исключением этого 4 пункта. Возможно, он опасался, что «юрист» Вышинский станет критиковать его за произвол — то есть заключенные, которые не совершили больше никаких преступлений, могли получить дополнительный срок лишь за «плохое» поведение в лагере. Вышинский не выступал против репрессий, но предпочитал соблюдать хоть какую-то видимость законности. В июле 1937 года Сталин пошел на более радикальные меры, чем те, что предлагал Ежов. Навязчивая идея о «кулацких саботажниках, проникающих на предприятия», и «кулацких бандитах, шатающихся по городам», является объяснением того, почему именно эта «категория» предназначалась для первой массовой операции Большого террора {367} 367 Werth N. Un etat centre son peuple: Violens, repressions, terreurs en Union sovietique// ourtois S. et al., Le livre noir du communisme: Crimes, terreur et repression. Paris, 1997. p -208–209. .

2 июля, через три дня после завершения июньского пленума, Сталин разослал решение Политбюро «об антисоветских элементах» региональным партийным руководителям и начальникам управлений НКВД. В соответствии с ним «главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений» являлись многие бывшие кулаки и уголовники, подвергшиеся ссылке и вернувшиеся домой после отбытия срока. Региональным партийным руководителям и начальникам управлений НКВД поручалось «взять на учет всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки»; в течение пяти дней им следовало представить в ЦК состав троек и число тех, кто подлежал расстрелу и высылке в лагеря {368} 368 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 21. Л. 89. . На следующий день Ежов от своего имени разослал всем начальникам региональных НКВД аналогичную шифротелеграмму с требованием сообщить в Москву к 8 июля «учтенных кулаков и уголовников», разбив их на две категории: первую — «подлежащие аресту и расстрелу» и вторую — «подлежащие высылке в районы по указанию НКВД» {369} 369 Юнге М., Биннер Р. Как террор стал «Большим». Секретный приказ № 00447 и технология его исполнения. М., 2003. С. 79. .

В Москву поступали сообщения с мест с данными о числе кулаков и уголовников, которых нужно расстрелять или заключить в лагеря. И выяснилось, что никакого более или менее налаженного и достоверного учета этих «контингентов» нет. Большинство шифротелеграмм от региональных партийных руководителей, полученных в ЦК, содержали «примерные» или «ориентировочные» оценки числа учтенных кулаков и уголовников или предусмотрительную фразу о том, что «выявление продолжается» и в дальнейшем цифры могут увеличиться. Другие сетовали на недостаток времени и просили дополнительный срок для предоставления данных. Так, из Казани первый секретарь обкома 4 июля писал: «Проверили, учета сколько-нибудь удовлетворительного указанных категорий кулаков и уголовников НКВД не имеет. Поэтому прошу изменить решение той части, в которой говорится — в пятидневный срок… дав срок месячный» {370} 370 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 166. Д. 575. Л. 72. . Отсутствие на местах точных количественных данных о намеченных к арестам и расстрелам и предопределило появление так называемых «лимитов», когда в Москве на основе полученных с периферии цифр старались заранее определить, сколько в том или ином регионе разрешить расстрелять людей. Конечно, при таком подходе размеры репрессий планировались в Москве с некоторым «запасом».