Рафаил Шнейвайс - Знатные женщины Южного Урала

Вот уже двадцать лет строится вместе с заводом и город. Все яснее вырисовывается облик нового города, его архитектура, его планировка. Барачные поселки сносятся, и вместо них возникают кварталы каменных домов, сады и парки, скверы и проспекты, окруженные зеленью, покрытые асфальтом, залитые электрическим светом.

За одну только послевоенную пятилетку в Магнитогорске снесено более 230 тысяч квадратных метров временной жилой площади и построено 578 тысяч квадратных метров нового жилья. Совсем заново создается город на правом берегу с его интересной архитектурой и планировкой, зелеными массивами и садами.

Город строится, растет… Мчатся комфортабельные трамваи и автобусы, прокладываются новые гудронированные магистрали и шоссе, строятся мосты. Магнитогорск превращается в один из самых благоустроенных и красивых городов Южного Урала.

Сухаревой хочется показать народу все величие и красоту города сегодняшнего дня и замечательные перспективы будущего. Ей хочется, чтобы каждый труженик Магнитки — сталевар или горняк, доменщик или прокатчик, учитель или врач — все они еще крепче полюбили этот город, раскинувшийся у подножья пяти холмов, носящих имя горы Магнитной.

— Вот что я предлагаю. Понятно, товарищи? — резюмировала Сухарева свое предложение. — А теперь, товарищ Дудин, нам придется совершить прогулку на правый берег. Вот только заедем за врачом Смуровой.

На правый берег ведет широкая асфальтированная дорога. Она проходит по широкому красивому мосту через реку Урал, вьется у самого берега заводского пруда и ведет далее к улицам нового Правобережного района.

Заходящее солнце позолотило окна и окрасило в розовый цвет фасады монументальных и красивых зданий. Улица обрывалась, уступая место типично индустриальному пейзажу нового строительства. Два высоких, словно вышки, башенных крана с поднятыми под углом стрелами господствовали над всем, напоминая о том, что город строится, строится новым, поточным, конвейерным методом. У башенных кранов примостились большие четырехугольники фундаментов, стояли бетономешалки, лебедки и другие механизмы.

Машина остановилась. Сухарева, Смурова и Дудин вышли из машины, любуясь замечательной картиной улицы нового города, освещенной последними лучами заходящего солнца.

— Что скажете, неплохо ведь, товарищ архитектор? — обращается Сухарева к Дудину.

— Я до некоторой степени и сам причастен ко всему этому, — говорит Дудин, — и в немалой степени. Вот кого мы спросим. Кажется, новоселы приехали.

И действительно, к дому подъехала трехтонка, загруженная домашним добром. Несколько человек спокойно, по-хозяйски разгружали ее.

— Кто вселяется? — спросил Дудин.

— Мы…

Пожилой рабочий, горновой доменного цеха Иван Петрович Овсянников, деловито хлопотал в кузове машины у пианино. Улыбаясь, он сказал:

— Милости прошу, Фаина Евгеньевна, на новоселье, квартира большая, хорошая.

Сухарева подошла к рабочему.

— Иван Петрович, ответьте мне по-честному. Нравится вам новый дом?

Овсянников облокотился на борт машины, внимательно посмотрел на Сухареву.

— Дом мне нравится. Светлый он, радостный, веселый. Конечно, можно так подумать: вот Овсянников из барака в новый дом переезжает, так ему все хорошо. Нет, Фаина Евгеньевна, рабочий человек сейчас не так рассуждает. Он по-хозяйски подходит ко всему, что делается в стране. Что хорошо, то хорошо. А коль плохо, так и скажет — плохо.

— Значит, нравится новый дом?

— Нравится. Вижу большую заботу о трудовом человеке. Спасибо за заботу.

Овсянников протянул руку Сухаревой.

— Чего же меня благодарить, — говорит она. — Вам надо товарища Сталина благодарить, советское государство. Это — их забота.

Фаина Евгеньевна осматривает новые дома, заходит в детские ясли, беседует с рабочими и домохозяйками, осматривает магазины и школы.

Возвращаясь на левый берег, Сухарева смотрит на огни города, на величественную панораму завода и говорит Смуровой:

— Пройдет еще несколько лет, и вот так же, может быть, мы будем мчаться по широкой магистрали проспекта имени Сталина, вдоль набережной, мимо садов и бульваров. Мы будем на несколько лет старше, но попрежнему не перестанем мечтать о будущем.

Вечером Сухарева сидела в своем кабинете, просматривая материалы к докладу. В дверь постучали.

— Входите, — сказала она, вставая навстречу позднему посетителю.

Вошел человек, неуверенно ступая. Сухарева порывисто бросилась ему навстречу.

— Мухин! Дорогой вы мой, рассказывайте… Ну, как?

Мухин — горняк, участник Отечественной войны, приехал с фронта слепым. Была еще надежда на частичное возвращение зрения. Сухарева энергично помогает Мухину. Она Добивается, чтобы Мухина отправили в клинику Филатова. И вот он вернулся. Он ходит уже без провожатого, стал немного читать.

— Какой вы молодец, Мухин, просто молодец, — говорит Сухарева.

— Да нет, это вы молодец, Фаина Евгеньевна, — говорит Мухин и благодарно пожимает ей руку. — Вот я теперь вижу вас. И вообще все вижу, и работать могу. Ведь это же счастье!

— Я очень рада, дорогой вы мой, — говорит Сухарева. — Видеть открытыми глазами нашу советскую жизнь, строить ее — большое счастье для человека. Очень большое!

Зинаида Семеновна Мухина родилась в деревне Королёво, Багарякского района, Челябинской области.

До Октябрьской революции почти все королёвцы работали на трех местных кулаков, сами же, по словам старожилов, «урожай шапками меряли, муку с древесной корой мешали». Отец Зинаиды Семеновны принадлежал к самым бедным жителям деревни. Рано оставшись сиротой, он с малых лет пошел в работники. Такая же участь постигла его братьев и сестер. Никто из них до резолюции не сумел выбраться из нужды, «выйти в люди». Обычная участь тружеников царской России!

Не миновать бы такой участи и Зине, девяти лет лишившейся отца, если бы она жила в то же время, когда бедствовали ее родители. К счастью, было уже другое время, другие, советские порядки. Пришла та жизнь, за которую отец Зины бился с лютыми врагами народа в годы гражданской войны, сражался с Дутовым и Колчаком. Потерявшая отца девочка и ее овдовевшая мать нашли свое счастье в колхозе.

Не сразу все королёвцы поверили в могучую силу артельного труда, в силу машинной техники, идущей на смену изнурительному ручному труду крестьянина. Первый трактор, появившийся здесь двадцать лет тому назад, многие встретили с недоверием.

— По нашей земле не пойдет. Потому — камень, — утверждали одни.

— Надорвется с тремя-то плугами, — вторили им другие.

Но трактор пошел и не надорвался. Он «агитировал» за колхоз быстрой и ровной вспашкой, низкими затратами на обработку почвы, повышенным урожаем. Ледок недоверия постепенно таял.