Максим Брежнев - Министр Щелоков

Приведу несколько записей-размышлений министра внутренних дел, которые дают ясное представление об уровне его знаний и глубине интересов.

Вот, например, о моде в искусстве.

«(…) Мода затрагивает и искусство, живопись, скульптуру и даже архитектуру. Новая, современная архитектура, восставшая против аляповатых украшательских колонн, портиков, потребовала новых рациональных технических, инженерных решений в строительстве жилых, промышленных и административных зданий. Все это, в свою очередь, потребовало новой моды мебели, легкой, ажурной, малогабаритной, отвечающей современным вкусам, времени, эпохе.

Можно понять Мейерхольда, Маяковского, когда они, приняв революцию, в поисках нового низвергали все старые каноны прежнего театра. В борьбе за новые революционные формы против традиционных классических форм Мейерхольд ликвидировал в своем театре и настойчиво требовал от других ликвидировать декорации. Сцена должна быть оголена, сценическое искусство должно быть приведено в лоно условного театра. До каких масштабов дошло отрицание всего прошлого театра, можно себе представить, если горячие головы ультрареволюционного направления даже ставили вопрос о ликвидации, закрытии Большого театра. На диспуте в Доме печати 10 ноября 1921 г. «Нужен ли Большой театр?» — даже Маяковский, выступая, призывал к полному закрытию театра.

В более обтекаемой форме, но практически клонили если не прямо к закрытию, то к «коренной» реформе Большого театра и его сотрудники И. А. Аксенов, В. Мейерхольд и В. М. Бебутов. И это в то время, когда в Большом театре работали такие выдающиеся мастера искусства, как Голованов, Нежданова, Гельцер и другие.

Но видно всему есть свое время. Первые годы после революции, новое время и люди искали новое, искали искренне, жадно, до самозабвения. Но найти все это не так просто, давалось это не сразу. На поверхности ничего не лежало, поэтому путаницы в поисках, блужданий в потемках было немало. И не вина их в этом, ибо не каждому дано выйти на единственно правильную стезю.

В увлечении, пристрастии новому Мейерхольд создал свой метод «биомеханики», возведя в математическую формулу игру актера. Мейерхольд боролся со штампами в театре и сам впал в ярко выраженный штамп, отрицая реализм классиков, пришел к абстракционизму, немало внес путаницы в искусство со своими сторонниками. В 20 гг. Мейерхольд сформулировал свое кредо: «Долой Островского!», «Долой классический балет и оперу!», а через пять лет — в 1926 г. — ставит «Ревизора», «Лес»…

Появился лозунг «Назад к Островскому, назад к Гоголю и Грибоедову».

… Таково, видно, знамение времени. Надо, конечно, считаться с условиями, чтобы понять творческие процессы тех лет. И если многое делалось не так как надо, если многое из тех лет теперь кажется наивным и смешным, то не потому, что это были какие-то чудаки. Нет, это были преданные нашему делу люди. Но они искали и заблуждались, заблуждались в поисках нового. Смешно выглядели бы спектакли из жизни дворянства, помещичьего строя, купечества и мещан, когда гремели выстрелы, шла гражданская война, революция требовала своих героев из народа, подлинных героев революции, таких как Марат времен революции в Франции, как герои Парижской коммуны. Подобное я видел и теперь на сцене в Южном Йемене в день первой годовщины революции.

Много делалось ошибок и в искусстве, и в строительстве нового государства, все это ошибки роста, молодости, ошибки познания и поиска.

И тот же Мейерхольд позже писал: «Я горжусь своей принадлежностью к Российской коммунистической партии, и вся моя работа будет работой для пролетариата». Вера в будущее России этого поколения людей была всесильной. Эта вера была превыше всего» [204] Н.А.Щелоков. «Из личного архива». .

Вот мнение Щелокова о декадентах.

«Писак декадентской школы в России не любили ни до, ни после революции. Символисты, футуристы, кубисты, лефовцы и прочие «исты» оригинальничали и кишмя кишели в искусстве. Разобраться во всем этом было непросто. Я хорошо помню, как многие из молодежи зачитывались стихами поэта-декадента Бальмонта, так и не понявшего ни себя, ни всего нового, что пришло с революцией (сколько таких было!). Другие громили, отбрасывали его и ему подобных как давно прошедшее время.

… Знавшие близко Бальмонта говорили, что он писал и читал стихи всегда пьяным. Видно, не зря Чехов о нем писал: «Он хорошо и выразительно говорит, только когда бывает выпивши».

В 20 гг. Бальмонт эмигрировал во Францию, и с тех пор забыли и его стихи, и его самого. А сколько их было подобных декадентов! Были и такие, которые, кривляясь, оригинальничали и умудрялись даже Есенина третировать, травить и полоскать. Но Есенин, как утверждают его близкие и современники, никогда не писал пьяным» [205] Н. А. Щелоков. «Из личного архива». .

А это о том, каким должно быть современное искусство. «Нас мало сейчас интересуют библейские сюжеты. Да мы и не знаем их. Когда я смотрю картины XVI или XVII века, я и не стремлюсь узнать ее теологическое содержание и кто, где есть на картине, какой миф послужил основой содержания картины для автора. Я любуюсь красотой, какую вижу в композиции, рисунке, а самое главное, в тонах, гармонии или контрастах красок. Я думаю, что старое полотно по тонам красок, по манере письма способен определить почти каждый грамотный человек. Именно по этим тонам, по манере письма хоть чуть-чуть походивший в художественные галереи человек сумеет отличить Рафаэля от Тициана, Ван Гога от Гогена, Рембрандта от Ван Дэйка, Брюллова от Тропинина, Репина от Архипова, Васильева от Куинджи.

Когда я увидел в Риме картины Боттичелли, мне показалось, что ничего подобного я не видел даже не мог представить, что могло быть лучше того, что я смотрел в Москве, Ленинграде, Берлине, Дрездене, Антверпене. «Рождение Венеры» действительно величайшая картина в мире. Я любовался Боттичелли, радовался красоте его полотен, но объяснить почему — я не мог. Это остается и сегодня для меня не прочитанной еще книгой.

Все мы с трепетом смотрим на великие полотна мировой живописи, говорим о них тихо, шепотом, будто бы как в храме, боясь потревожить или помешать кому-то священно молиться. И дело, конечно, не в сюжетах. Они такие же, как и у многих других художников, но волнуют не все одинаково.

Смотришь и без конца хочется любоваться этими воистину великими произведениями искусства. Поэтому понимаешь, почему часами сидят люди, любуясь, отдыхая, наслаждаясь красотой композиции, рисунка и тонами красок. Эти картины воистину чаруют и волнуют людей и спустя четыреста лет.

После этого еще больше понимаешь бесплодные попытки апологетов абстрактной живописи найти более жизненное, современное разрешение живописных проблем. Конечно, в такой манере, как писали сто или триста лет назад, сегодня писать было бы смешно и наивно. Значит, дело не в сюжете и не в манере, кто как пишет. Пишут и спустя четыреста лет рукой, кистью и красками. Значит, дело в другом — в таланте.