Максим Брежнев - Министр Щелоков

Андропов тут же ответил, что Ростроповичу отказано в выезде потому, что он защищает Солженицына, предоставив ему жильё, у него обширные связи с антисоветским элементом, и вообще он, а особенно его жена, не заслуживают того, чтобы они представляли нашу культуру за границей. Андропов довольно прозрачно намекнул, что ему известны хорошие взаимоотношения Щелокова с семьей Ростроповича, и что Галина Вишневская выдаёт себя за сестру жены Щелокова Светланы Владимировны. «Мы проверили и установили, что они сестрами не являются».

Щелоков подтвердил, что действительно, кровными сестрами они не являются, но они поклялись, что их взаимоотношения будут строиться как родственные, как между сестрами, и ничего плохого в этом нет. Щелоков сказал, что лучше бы мы меньше вмешивались в творчество писателей, художников, музыкантов, в чём наши сотрудники мало разбираются, а чаще всего основываются на информации враждующих сторон среди интеллигенции, принимая ту или иную сторону. Надо дать им право самим решать свои вопросы. Перейдя к Солженицыну, Щелоков сказал, что мы сами создали из него мученика, человек не хотел уезжать из страны. И то, что он написал и опубликовал в стране книгу о лагерях, которая в основном соответствует действительности, и потому надо бы дать ему возможность продолжать заниматься своим творчеством в стране, а не за рубежом. В результате мы получили удар по престижу страны.

В конце разговора Андропов пообещал пересмотреть дело Ростроповича, и, как оказалось, через некоторое время ему было разрешено выехать в Англию.

В то время я не заметил ничего такого, что свидетельствовало бы о разладе взаимоотношений между Щелоковым и Андроповым. К слову сказать, Щелоков, узнав, что я собираюсь в командировку в Оренбург, поручил мне проверить, что сделано в УВД по выполнению его указания, связанного с одной из просьб Ростроповича. Кроме того, Ростропович продолжал пользоваться гаражом МВД и другими бытовыми привилегиями. Из этого я сделал вывод, что Щелоков не изменил своей позиции и чувствует себя уверенно».

Такой малоизвестный факт: благодаря протекции Николая Щелокова началась и дирижерская карьера виолончелиста М. Л. Ростроповича в Большом театре, где его не хотели видеть в качестве дирижера. В 1967 он дебютировал в «Евгении Онегине» П. Чайковского. В знак искренней признательности Ростропович после дебюта вручил Щелокову дирижерскую палочку с собственноручно вырезанной перочинным ножом надписью «Н. А. от М. Р.».

— Ростропович и Вишневская многим папе обязаны, — рассказывает Игорь Щелоков. — Чуть ли не каждые выходные у нас: «Николай Анисимович, надо Екатерине Алексеевне позвонить. Вы попросите, чтобы она нам…». Фурцевой не стало, «Николай Анисимович, надо Шауро позвонить… Вы попросите, чтоб он нам…». Мстислав Ростропович во время эвакуации в годы войны жил у брата моего дедушки по маме. Благодаря ему, их семья спаслась и не погибла от голода. Ростропович об этом не раз говорил [125] Из беседы с автором. .

Дружеские отношения связывали министра Щелокова с Ильей Глазуновым. Художник также не был обойден вниманием КГБ. В своей записке в ЦК КПСС по поводу И. С. Глазунова Юрий Андропов, в частности, отмечал: «(…) Глазунов — человек без достаточно четкой политической позиции, есть, безусловно, изъяны и в его творчестве. Чаще всего он выступает как русофил, нередко скатываясь к откровенно антисемитским настроениям. Сумбурность его политических взглядов иногда не только настораживает, но и отталкивает. Его дерзкий характер, элементы зазнайства также не способствуют установлению нормальных отношений в творческой среде».

Министр напротив, ценил творчество Ильи Глазунова. В то время, когда художник был в опале и на него шел поток клеветы его собратьев по искусству, Щелоков вручил Брежневу портрет Индиры Ганди работы Глазунова, перед тем как тот отправился в Индию с государственным визитом. И там эта картина была преподнесена Индире Ганди.

Затем Щелоков договорился с Брежневым о том, что Илья Глазунов напишет официальный портрет генсека (у Брежнева были портреты работы художника Налбандяна). После этого Илья Глазунов пишет портрет Суслова, который долго отказывался, зная о репутации художника. На одном из официальных мероприятий Щелоков вновь порекомендовал ему сделать портрет.

Суслов ответил:

— Опять Глазунова советуете?

— Да. Леонид Ильич уже сделал…

Суслов тут же дал согласие.

Затем последовали портреты и других советских руководителей. Немало министр сделал для художника в бытовом плане.

Вот как писатель Леонид Бородин определил отношение Щелокова к Илье Глазунову и те последствия, которые в будущем они имели для министра: «(…) Его дружеские отношения с Глазуновым, безусловно, строились или выстроились не просто на личных симпатиях. Хозяин собственной, весьма представительной картинной галереи, министр, надо понимать, разделял многие взгляды Глазунова на живопись и искусство вообще. Таковое «разделение» не могло не смыкаться и с прочими мировоззренческими аспектами, каковые в недрах другого ведомства уже к тому времени определенно были отнесены к разряду враждебных коммунистической догматике. И без всяких на то оснований, то есть не имея ни одного факта в подтверждение, я рискну предположить, что в каких бы грехах Щелоков ни был уличен, его «уход» в значительной мере — часть той общегосударственной политики в идеологической сфере, что была в свое время сперва публицистично декларирована Александром Яковлевым в «Литературной газете», а затем документально сформулирована Ю. Андроповым в известной «записке» для Политбюро: «русизм — идеологическая диверсия, требующая особого к себе внимания и мер воздействия».

Падение Щелокова, несомненно, «содрогнуло» и без того вечно дрожащую «русскую партию», но в самом факте существования определенно мнимой «партии русистов», на которую столь агрессивно настроился Ю. Андропов, следует видеть и нечто, имеющее свою непреходящую ценность, — любовь к России во всех ее ипостасях, в том числе и в советской, ибо, как бы ни перемолотила коммунистическая идея русский этнос, остался и генотип, и стереотип поведения, хранилась, не убывая, вера, в худшем случае — надежда на национальное возрождение… Наконец, сохранился русский язык, по крайней мере его основная база, на основе которой возможно было литературно-художественное творчество, в русском исполнении непременно ориентированное на светлое и доброе, и как его ни упаковывай в соцреалистические одежки — швы трещат, и вечное русское вот оно!..» [126] Леонид Бородин. «Без выбора».

Конечно, никакой Русской партии не было, скорее это явление можно назвать национал-патриотическим движением.