С. Глуховский - Когда вырастали крылья

Туржанский и его летчики быстро и точно определили местоположение дивизии и нанесли по ней удар - внезапный, ошеломляющий. Все девятнадцать самолетов зашли в «хвост» колонны и пронеслись над нею, строча холостыми патронами из пулеметов. Перепуганные конники шарахнулись в лес, лошади артполка рванули в разные стороны, опрокидывая в кюветы пушки, повозки и походные кухни. На втором заходе эскадрилья «отбомбилась», а затем звено самолетов покрыло густой дымовой завесой потерявшую всякое управление колонну. Ко всем бедам ударил гром, разразился ливень. Когда наконец все стихло и прояснилось, вид у недавно обмундированной дивизии был плачевный. О вступлении в Фастов никто теперь и не помышлял.

Все это Туржанский узнал потом. А теперь он четко доложил, как летчики эскадрильи сочетают разведку с внезапной атакой, причем действуют не только днем, но и ночью, заранее обнаруживая плохо замаскированные цели. Назавтра нарком и Баранов отправились в 44-ю дивизию и на шоссе Киев - Житомир убедились, насколько точен был удар штурмовиков эскадрильи Туржанского.

На очередном разборе Баранов особенно подчеркнул беспечность некоторых командиров, пренебрегающих противовоздушной обороной.

- Не ругайте Туржанского, - обратился Баранов к кавалеристам, - не обижайтесь на него, а поблагодарите за то, что научил вас уму-разуму. Для того и маневры, чтобы действовать, как на войне. [70]

Маневры заканчивались. Возвращаясь из последнего ночного полета, Туржанский увидел на старте высокую фигуру начальника ВВС. После посадки Петр Ионович подробно расспрашивал Туржанского о делах и нуждах эскадрильи, говорил о будущем штурмовой авиации, а потом, будто невзначай, спросил:

- Не слетать ли нам сейчас?

Через полчаса они приземлились. Петр Ионович поблагодарил Туржанского:

- Только, пожалуйста, не подумайте, что я летал, как проверяющий. Хотел полюбоваться ночным Киевом. Можно мне простить такую слабость?

* * *

Через три года Туржанский был назначен командиром авиационной бригады Научно-испытательного института ВВС. Теперь они виделись чаще. Последняя и особенно памятная для Туржанского встреча произошла в канун ухода Баранова из Военно-воздушных сил, когда на Центральный аэродром приехали Сталин, Ворошилов и другие члены правительства для осмотра новой авиационной техники.

О той встрече - речь впереди. Эту же главу завершат три небольших воспоминания. Два из них принадлежат боевым друзьям Баранова по Туркестанскому фронту, а третье, и последнее, - человеку, не связанному с авиацией и армией.

7

С конца девятнадцатого года и до ухода Баранова в Военно-воздушный флот его секретарем и порученцем был Григорий Левин. Это может показаться странным, но, когда очень близко знаешь человека, рассказывать о нем трудно. Левин сопровождал Баранова в боевых походах, выполнял его особые поручения. Он жил с командиром под одной крышей и хорошо знал его склонности, привычки. Почему в памяти закрепляются с виду незначительные эпизоды и тускнеют, забываются куда более важные события? Не находя этому объяснения, мы полагаем, что таковы уж причуды человеческой памяти. Но вот Левин [71] ведет неторопливый рассказ, и выясняется, что зря сетует он на свою забывчивость. Память отбирает в свою безмерную кладовую как раз то, что достойно там храниться.

- Помню, ехали мы с Украины в Туркестан и в дороге я заболел. На путях у Курского вокзала, в Москве, увидел поезд Фрунзе, а там находился врач, брат Михаила Васильевича. Петр Ионович привел его ко мне. Я был настолько плох, что пришел в сознание только в госпитале и там узнал, что свалила меня оспа. Тягостно было на душе. Думал, что надолго, может быть навсегда, расстался я со своим командиром, который уже, вероятно, в пути к Туркестану. Вдруг слышу, кто-то стучится в окно. Оглянулся - за окном Петр Ионович и его жена. Знаками показывают, что передали для меня письмо и посылку. А вот еще случай, - вспоминает Левин. - Это было уже в Туркестане, где ночь застала наш отряд на высоком горном перевале. Обоз с теплыми вещами отстал, а холод лютый, и жечь костры опасно - вокруг рыскают банды басмачей. Был у нас только один полушубок. Но прежде чем его надеть, член Реввоенсовета Баранов снял с себя теплый свитер и отдал его красноармейцу.

Левин немного помолчал и потом тихо, будто сам удивляясь, продолжал:

- Нас тогда вовсе не поражала его сердечная заботливость о подчиненных. Добрячком Баранов не был, нет! В гневе я редко его видел, но нарушителям порядка и дисциплины спуску не давал. Любил шутку. Случалось, не по злому умыслу попадал кое-кто впросак, случалось…

Левин смутился: воспоминание было, видимо, не из приятных.

- Расскажу! Раз это касается Петра Ионовича - расскажу…

Речь пошла о том периоде, когда Баранов командовал Ферганской группой войск, а Левин выполнял обязанности его адъютанта. Командующий совершал однажды объезд войск, и сопровождала его небольшая группа командиров. Вместе с охраной - всего двадцать пять всадников. На ходу изменили маршрут, так как разведка донесла, что басмачи устроили засаду. На всякий случай выслали вперед боевое охранение. Когда вдали показалось [72] Скобелево, уже смеркалось, но еще можно было различить каре войск, которые выстроились там для смотра.

Гарнизон готовился к встрече. Скобелевцы видели приближающуюся к ним группу всадников, в которой командующего трудно приметить: все в одинаковых кавалерийских шинелях с нашивками - «разговорами» - на груди. У всех на головах - буденовки. И никто там не знал, что командующий сменил лошадь. Ему оседлали рослую кобылу Черкесску, а своего Щеголя он отдал Левину. Из-за Щеголя и получился необычайный конфуз.

Заслышав трубный звук, Щеголь взмыл и рванулся к конному строю в Скобелево. Баранов и другие всадники пустились вдогонку, намереваясь обогнать адъютанта, который никак не мог справиться с ретивым конем. Командирский Щеголь привык быть впереди. Заслышав позади топот, Щеголь закусил удила и намного вырвался вперед. А навстречу мчались командиры из гарнизона, чтобы отдать рапорт командующему. Растерявшийся адъютант тщетно махал им рукой, показывая, что командующий сзади. Сблизившись, скобелевцы осадили лошадей. Щеголь все еще гарцевал, когда к смутившимся скобелевцам подъехал хохочущий командующий. Церемониал рапорта был нарушен.

Сколько раз потом, в кругу друзей, Петр Ионович, пряча в кулак улыбку, донимал Левина:

- Григорий Аркадьевич, расскажите, пожалуйста, как вы в Скобелеве принимали парад войск…

8

- Человек я немолодой, еще в старой армии дослужился до чина штабс-капитана…

Так начал свои воспоминания генерал в отставке Сергей Прокофьевич Тимошков, хотя знал, что речь пойдет вовсе не о его персоне. Почему же Тимошков заговорил вдруг о себе?