С. Глуховский - Когда вырастали крылья

Никто не возразил инженеру, и это больше всего огорчило Баранова. Инженер высказал ту на первый взгляд разумную истину, от которой не отмахнуться, хотя она совсем не радует, скорее, печалит. Баранов встал, готовый к открытому, честному спору.

- Ясно, товарищ инженер. Вы советуете действовать по старому, доброму правилу человеческого благоразумия. Коль сидишь в старом «фоккере», не мечтай о высоком небе. Давайте тихо, осторожно утюжить воздух в ожидании лучших времен. Спасибо за такой совет! - в сердцах воскликнул Баранов. - Вашему благоразумию да научить бы Чемберлена и Чжан Цзо-лина, Пилсудского и белогвардейских эмигрантов! Обучить бы правилам приличия тех, кто стреляет в спины нашим дипломатам, громит наши торгпредства, шлет ультиматумы! Если бы только ультиматумы!… Уже в близких от Балтики водах замаячила английская эскадра. Время-то какое, товарищи! Вы это учитываете?

- Учитываем! - с ревностной готовностью отозвался военком эскадрильи. - Я решительно осуждаю позицию инженера. Это позиция беспартийного обывателя. А вас, товарищ начальник Военно-воздушных сил, заверяю, что личный состав воспитан в духе боевой активности, в духе готовности смело вступить в бой с противником, располагающим более сильным оружием. Опыт гражданской войны наглядно подтвердил, что не техника - люди решают исход сражения. А в союзе с мировым пролетариатом мы решительным ударом разгромим любого врага.

«Зачем он так? - с досадой подумал Баранов. - Идет собрание коммунистов, а он рапортует, точно на параде или на митинге». И еще смущало Баранова, что военком был искренен в созданной им иллюзии о неминуемо быстром разгроме врага. Справедливо осуждая инженера, военком абсолютно верил в непреложность законов минувшей войны. И здесь тоже таилась опасность. Но авиационная [102] часть не клуб для дискуссии, да и времени не было для полемики. Смутив военкома неожиданной улыбкой, Баранов весело сказал:

- Что ж, если в союзе со всем мировым пролетариатом, - он широко раскинул руки, - то нам и сам черт не страшен. Ну, а если не будет такого мирового союза? История развивается не по щучьему веленью, а врагов у нас много - сильных, опасных. Вот почему Михаил Васильевич Фрунзе в последний год своей жизни не уставал повторять, что к будущей войне нельзя подходить со старой меркой. Война будет сложной, тяжелой, жестокой. Она потребует немало жертв. Фрунзе предупреждал нас: «Легкая война почти исключается». А враг не дает передышки. Так что, товарищ инженер, давайте без промедлений и до предела используем имеющиеся ресурсы. На тех самолетах, которые есть, надо сейчас готовиться к учениям и к маневрам. Да, товарищи, будут большие маневры с участием авиации. Как она, крылатая армия, себя покажет?…

А заключил беседу еще одним вопросом:

- Нет ли здесь, товарищи, противоречия - боремся за мир и готовимся к большим маневрам? - Сам ответил: - Нет! Пусть враги знают, что не застанут нас врасплох. [103]

Часть третья. Не забывай зарю

Наш ответ

Угроза новой интервенция против Страны Советов никогда не была такой реальной, как весной и летом 1927 года. «Опасность контрреволюционной войны против СССР есть самая острая проблема текущего периода!» - так было записано в резолюции Объединенного Пленума ЦК и ЦКК ВКП(б), заседавшего в том году. И эту острую проблему создала правящая верхушка английской буржуазии. Ее лидер Остин Чемберлен разорвал дипломатические отношения с Советским Союзом и официально заявил, что правительство его величества впредь намерено разговаривать с большевиками только с «позиции силы». Через десять дней после разрыва Англией дипломатических отношений с СССР белогвардейский выродок Каверда смертельно ранил Войкова - советского полпреда в Польше. Выстрел Каверды на главном Варшавском вокзале буржуазные журналисты сравнивали с выстрелом в Сараево, послужившим, как известно, сигналом к началу первой мировой войны. Вспыхивали инциденты в Маньчжурии.

Провокации не прекращались. Над западными и восточными границами СССР сгущались грозовые тучи.

Советский народ словом и делом демонстрировал свою готовность отразить вражеское нападение. Летом 1927 года была объявлена «Неделя обороны». За два месяца в фонд Осоавиахима «Наш ответ Чемберлену» поступило [104] на строительство воздушного флота около двух миллионов рублей из добровольных взносов трудящихся.

На рабочих собраниях и митингах принимали короткие резолюции: «Трудовым полтинником - по Чемберлену».

«В ответ Чемберленам взлетай, эскадрилья!» - призывал Маяковский в стихах-плакатах.

«Наш ответ» - было начертано на борту самолета АНТ-3, пилотируемого Шестаковым, который 20 августа 1927 года стартовал в дальний перелет по маршруту Москва - Токио.

Сухопутные войска Красной Армии уже получили новые боевые уставы и по ним готовились к учениям и маневрам. Советская авиация лишь набирала силы, и ее скромные успехи не привлекали особого внимания зарубежных военных обозревателей.

Летом 1927 года американский летчик удивил мир небывалым для того времени перелетом. Молодой и никому не известный Чарльз Линдберг пересек на самолете воздушные просторы над Атлантическим океаном. Двести тысяч парижан окружили ночью залитый светом прожекторов аэродром Ле-Бурже, чтобы встретить приземлившийся там «Дух Сен-Луи» - самолет Линдберга, стартовавший из Нью-Йорка. Триумф американца был особенно разителен для французов. Совсем недавно два их летчика, дерзнувшие на перелет через Атлантический океан, погибли в морской пучине. А за Линдбергом еще один американец, Чемберлин, имея на борту своего самолета пассажира, совершил перелет из Нью-Йорка в Берлин. Летчики-рекордсмены стали самыми популярными героями дня. Их чествовали во дворцах королей и президентов, осыпали наградами.

Книги об авиации и авиаторах приобрели широкую популярность. Полковник Фуллер, помощник начальника генерального штаба Англии, автор капитального труда «Преобразование войны», с необычайным апломбом пророчил авиации роль гегемона в войне будущего. Через каких-нибудь двадцать лет, утверждал он, уже на первом этапе военных действий авиация сумеет заставить целую нацию поднять руки вверх. Фуллер писал: «Авиация командует над полем современной войны, ибо она действует в третьем измерении, в воздухе». Такую перспективу Фуллер рисовал для авиации европейских стран с высокоразвитой [105] промышленностью. Россия по-прежнему серьезно в расчет не принималась.

О том, что будет в середине двадцатого века, Фуллер мог гадать и пророчить. Но пока на исходе был полный тревоги 1927 год, и мир, к счастью, не был нарушен. Страна Советов вступила во второе десятилетие, и те, кому доверили руководство ВВС, с исключительным рвением и преданностью продолжали нелегкую, будничную, не рассчитанную на внешний эффект работу по созданию отечественного воздушного флота.