Георгий Михайловский - Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914–1920 гг. Книга 1.

Таким образом, новый молодой министр, так мило пошедший навстречу ведомству по самым существенным вопросам внешней политики, явно окружал себя новыми людьми — испытанный способ для перемены политического курса. Однако то обстоятельство, что все отмеченные назначения касались людей, в ведомстве популярных, говорило в пользу сохранения хороших отношений между министром и ведомством, и второе назначение министра Февральской революцией не имело катастрофического характера в дипломатическом отношении. Лозунг «сохранения министерства», выдвинутый Милюковым, несмотря на некоторые личные перемены в персонале ведомства, проводился неуклонно и М.И. Терещенко во всё время его управления министерством.

Самым опасным моментом в этом отношении был вопрос об уходе Нератова — вопрос, решённый Терещенко в самый момент его прихода в министерство. Уже и прежде в печати левее кадетов указывалось на Нератова как на цитадель царской дипломатии. Неудивительно поэтому, что, как только Петряев был назначен товарищем министра, Терещенко прямо сказал ему, что думает уволить Нератова и назначить его, Петряева, на место Нератова, то есть сделать его своим первым помощником во внешней политике. На это, однако, Петряев не согласился, к его чести, и стал убеждать Терещенко, что ему как молодому человеку и совершенно неопытному в дипломатии не следовало бы с таким лёгким сердцем увольнять людей, которые могут ему пригодиться. Он тут же рассказал, какую роль Нератов играл до сей поры в министерстве.

Терещенко несколько раз возвращался к мысли об увольнении Нератова, но смелый всё же для подчинённого лица аргумент Петряева о молодости и неопытности самого Терещенко в таком деле, как внешняя политика, был настолько убедителен, что Терещенко вскоре сам стал ярым защитником Нератова и отстоял его от всех нападок в прессе и Временном правительстве. Влияние Нератова при Терещенко возросло ещё более, чем при Милюкове, так как, в отличие от последнего, Терещенко не имел своих собственных взглядов, не говоря уже о какой-то программе внешней политики, а для того чтобы идти по проторенной дорожке, у Терещенко не могло быть более удачного советника, чем Нератов. Полное отсутствие самостоятельности и та «молодость и неопытность» нового министра, о которых так бесстрашно говорил Петряев ему в лицо, делали из него послушное орудие в руках ведомства, чем и объясняется то, что хорошие отношения между министерством и Терещенко продолжались до самого конца, то есть до большевистской революции.

Говоря о личных переменах, сопровождавших уход Милюкова, следует помимо характеристики Петряева, которую мне пришлось уже сделать раньше, остановиться на замене Клемма Некрасовым в Среднеазиатском отделе, что оказало впоследствии немалое влияние на всю внешнюю политику России в Средней Азии. Мне уже приходилось упоминать о том, что фон Клемм был одним из немногих убеждённых «германофилов» министерства, которому даже пришлось во время войны изменить своё имя Вильгельм на Василий («Василий Оскарович» вместо «Вильгельм Оскарович», как фон Клемм обозначался во всех ежегодниках МИД до 1914 г.). В области среднеазиатской политики Клемм был автором знаменитого Потсдамского соглашения 1911 г., по которому Германии предоставлялись равные права с Россией в Северной Персии, что в своё время вызвало бурные объяснения Сазонова с Францией и Англией.

С начала войны Клемм не мог быть явным германофилом, ему пришлось скрыть не только своё настоящее имя, но и свои убеждения, и так как у власти был Сазонов, который, когда речь шла о его персонале, не любил ставить вопрос о германофильстве, то Клемм осторожно вёл в Персии свою линию, заключавшуюся в том, чтобы не увлекаться союзными отношениями с Англией, а воспользоваться затруднениями последней, мешавшими ей поддерживать прежнюю интенсивную связь через Индию с Южной Персией. Несмотря на войну, наш вывоз в Персию сильно увеличился не только за счёт германского, который исчез, но и за счёт английского, который только после большевистской революции достиг цифры русского вывоза. Клемм не мог оставаться в 1914–1917 гг. германофилом в среднеазиатской политике, но он умел придавать ей завуалированный антибританский характер. При Милюкове Клемм продолжал свою политику, отражавшуюся весьма неблагоприятно на общем тоне русско-английских отношений, в которых персидский или, точнее, индусский вопрос играл всегда очень крупную, если не первую, роль. Бьюкенен во время войны не раз жаловался на Клемма всем министрам, но Клемм умел искусно выставлять эти упрёки как доказательство правильности своей линии поведения.

Когда Терещенко вступил в управление дипломатическим ведомством, то, как это ни странно, среднеазиатский вопрос был одним из первых, привлёкших его внимание. Объясняется это обстоятельство тем, что на место Клемма уже с самого начала Февральской революции имелся готовый кандидат в лице В.И. Некрасова, бывшего к моменту прихода Милюкова в числе опальных консулов не у дел.

На нём нельзя не остановиться, так как в последующей истории МИД ему пришлось сыграть большую роль. Некрасова до Февральской революции я просто не знал, зато с первых же дней революции он появился в министерстве и принял самое решительное участие, даже чрезмерное по своей горячности, в образовании Общества служащих и при выборах попал от Среднеазиатского отдела в состав комитета. Из этой должности Некрасов сделал базу для своей карьеры. Не имея, в сущности, никаких обязанностей в министерстве, Некрасов был из числа тех немногих, кто «выборным» путём завоевал себе в министерстве крупное положение. Несмотря на свой добродушно-толстый, чисто русский, даже купеческий вид, Некрасов оказался ловким малым, и, афишируя свои левые убеждения и критикуя беспощадно старые порядки, он из опальных царских консулов стал der kommende Mensch [51] Человеком с будущим (нем.) . .

Не берусь судить, в какой мере прежняя опала была заслужена им, но что дорогу Некрасов пробил себе сам, не брезгуя своими общественными связями и знакомствами при Временном правительстве, — это верно. К этому нужно прибавить ещё и дружбу Некрасова с Петряевым. Петряев, не нуждавшийся ни в какой демагогии и двигавшийся в силу объективных данных, однако, серьёзно поддержал Некрасова и, став товарищем министра, очень быстро сделал или, вернее, помог Некрасову сделаться начальником Среднеазиатского отдела. Петряев свёл Терещенко с Некрасовым. Терещенко был немало поражён всем тем, что он услышал от Некрасова о персидских делах, и как человек, не имевший собственного плана по среднеазиатской политике, с удовольствием готов был усвоить обширные планы Некрасова, который за время своей опалы успел продумать среднеазиатский вопрос до последних деталей, вплоть до консульского личного персонала в Персии.