Иван Майский - Перед бурей

Оби, о трехмесячном дне и трехмесячной ночи заполярных

районов. И постепенно в моем сознании складывалось пред

ставление о безграничных просторах Сибири, о несравнен

ной грандиозности ее природы, о ее реках, текущих на

тысячи километров, о ее дремучих лесах, тянущихся сот

ни верст без перерыва, об ее холодных тундрах, покрываю

щих территории, превосходящие площади больших госу

дарств. Я как-то стихийно понял, почувствовал, всосал в

свое существо с и б и р с к и е м а с ш т а б ы , п о сравнению

с которыми все масштабы не только в Европе, но даже и

в европейской части нашей страны кажутся маленькими,

почти карманными. Особенно сильное впечатление на мое

воображение производили рассказы об Оби. Обь рисовалась

мне чем-то необъятным, могучим, дико-суровым и прекрас

ным, и должен сознаться, что я отнюдь не был разочаро

ван, когда несколько позднее судьба забросила меня на

берега этой гигантской реки. Я был настоящим поклон

ником и патриотом Оби и в переписке с Пичужкой горячо

доказывал, что Обь — вот это река так река, Волга же

по сравнению с ней «яйца выеденного не стоит».

46

Часы, проведенные в омском «порту», имели для меня

еще то немалое значение, что они разбудили во мне тягу

к путешествиям и любовь к географии, которые я потом

сохранил на всю жизнь. Эти чувства дополнительно пита

лись и стимулировались чтением. Отец выписывал для

меня известный в то время детский журнал «Природа и

люди», который я читал взасос. Мать нередко читала нам

вслух отрывки из знаменитой книги Брема «Жизнь живот

ных». Помню еще, что у меня была красиво переплетен

ная толстая книга «Жизнь моря», в которой я часами рас

сматривал превосходно сделанные в красках рисунки мор

ских рыб, растений, животных.

Не забывались, конечно, и игры. Одно время я очень

увлекался игрой в бабки, сам делал «налитки» 1

но «цыганил», обмениваясь бабками и налитками с маль

чишками нашей улицы. Потом я охладел к бабкам, но за

то с большой страстью стал играть в «воры» и «разбойни

и безбож

ки». Вместе с несколькими такими же шалопаями, как я,

я делал набеги на соседние бахчи и огороды, стараясь пе

решибить всех смелостью, удалью, нахальством. Дома у

меня было сколько угодно овощей, дынь и арбузов, но они

совсем не привлекали меня. То ли дело было тайком про

красться в огород, ловко надуть хозяина, с нарушением

«закона» выдрать морковку, сорвать огурец, подцепить

ветку сладкого горошка! Такой «краденый» плод казался

нам, мальчишкам, в десять раз вкуснее «законного», полу

чаемого дома за столом. Однажды я чуть не поплатился

жизнью из-за этой занимательной игры. Поздней осенью,

уже во время заморозков, наша «банда» как-то совершила

налет на бахчу и покушала кисловатых, мерзлых арбузов.

Ночью у меня обнаружилось острое желудочное заболева

ние: температура поднялась до сорока градусов, и от не

вероятных болей в животе я почти терял сознание. Пе

репуганная мать не знала, что делать. Отец, как назло,

был в командировке. Мать подняла с постели одного

знакомого врача, и вдвоем они кое-как отходили меня

к утру.

После этого случая у меня пропал интерес к игре в

«воры», и наша «банда» постепенно перешла к игре в «раз

бойники». Любимым местом нашим для этой игры был

широкий холмистый луг, с рытвинами и небольшими купа-

1

То есть для придания большей ударной силы бабке, которой раз

бивают «кон», наливал в нее расплавленный свинец.

47

ми деревьев, примыкавший к окраине города, где тогда

жила моя семья. Луг пересекала большая проезжая доро

га,—обычная сибирская дорога, летом пыльная, осенью и

весной грязная, зимой засыпанная снегом, но эта дорога

являлась для нас, мальчишек, предметом особого внима

ния и какого-то особого, полусознательного респекта. Все

происходило оттого, что дорога, около которой мы игра

ли, являлась частью того казавшегося бесконечным Мос

ковского тракта, который, прорезывая всю Европейскую

Россию и Сибирь, бежал от Москвы до Владивостока. По

Московскому тракту шли обозы с товарами, маршировали

колонны солдат, мчались тройки с важными чиновниками

и офицерами, двигались, звеня кандалами, партии арестан

тов под конвоем. Самое название Московский тракт вызы

вало в нашем детском сознании представление о чем-то

важно-таинственном, огромно-могущественном, непонятно-

прекрасном, о чем-то таком, на что, если посмотреть, так

шапка с головы свалится. Мы, конечно, не понимали тогда

значения слова «государство», но каким-то неясным ин

стинктом, каким-то подсознательным чутьем мы подходили

к смутному восприятию этой сложной концепции, и Мос

ковский тракт как-то своеобразно становился в наших гла

зах ее символом и олицетворением. Много лет спустя я

узнал, что, когда древний Рим завоевывал какую-либо

страну или провинцию, первое, что он всегда при этом де

лал, была постройка хорошей дороги — знаменитой «рим

ской дороги», прочно соединявшей новое владение с сто

лицей государства. Такая дорога сразу служила двум це

лям: для Рима она открывала возможность в случае надоб

ности быстро перебрасывать по ней свои легионы, для по

коренных народов она становилась воплощением единства

империи, к которой они теперь принадлежали. Мы, маль

чишки, ничего не знали о римской истории, но в наших

ощущениях, вызываемых Московским трактом, было что-

то родственное этим далеким отголоскам древности. Не

даром часто можно было услышать из уст даже самых от

чаянных головорезов нашей улицы:

— Московский тракт... н-да... это не что-нибудь тебе

такое...

И опять-таки как-то незаметно, само собой, мы, малень

кие существа, впитывали в себя с и б и р с к и е м а с ш т а -

б ы. Да и как было их не впитывать, когда каждодневно

от прохожих и проезжих мы слышали, что езды от Омска

48

до Томска десять дней, от Омска до Иркутска три недели,

а от Омска до Владивостока, почитай, два месяца...

1 августа 1892 года я поступил в приготовительный

класс Омской мужской гимназии. Хорошо помню этот зна

менательный в моей жизни день. Еще накануне я с утра

волновался, не мог ничем заняться, нервно проверял книж

ки и тетради, которые я завтра возьму в класс, несколько

раз надевал и снимал свою новенькую гимназическую фор

му. Ночь я спал плохо и вскочил на ноги ни свет, ни заря,

Мать сама отвезла меня в первым раз в гимназию — жел

то-унылое двухэтажное каменное здание с крытым дере

вянным крыльцом — и сдала меня с рук на руки полному,