Иван Майский - Перед бурей

злоумышленный замысел художника и пришло в ярость.

Старик-цензор за несколько месяцев до пенсии был от

ставлен от службы, а журнал «Свет и тени» закрыт. Дяде

же Мише пришлось спешно эвакуироваться из Москвы. Он

как-то рассказывал об этом эпизоде:

— Условились с Пушкаревым рисовать на животрепе

щущие темы... вот и доживотрепетался до виселицы!

Однако дядя Миша не угомонился. Из Москвы он попа

дает в Тифлис, где в то время издавался юмористический

журнал «Фаланга», старавшийся насадить в России полити

ческую карикатуру. Чемоданов с бешеной страстью вновь

бросается в борьбу. В течение нескольких месяцев он

колет, жалит, до крови кусает царскую реакцию на

страницах «Фаланги» — и опять внезапный удар грома

с бюрократического Олимпа: наместник Кавказа закрывает

журнал «за представление цензуре статей и рисунков,

неудобных к печатанию и по направлению вредных». Но

«Фаланга» не хочет умирать и спустя короткое время воз

рождается в форме журнала «Гусли». Однако цензура

тоже не хочет умирать, и очень скоро ее дамоклов меч

обрушивается и на «Гусли»: в июле 1882 года они замолк

ли навсегда.

Дядя Миша опять в Москве. Он кончает свой сильно

затянувшийся университет, но душой живет теперь в ре

дакции юмористического журнала «Будильник», где в то

время собралась совсем не плохая компания: В. Дороше

вич, поэт В. Гиляровский («Дядя Гиляй»), юморист П. Сер-

геенко (впоследствии толстовец), начинающий художник

Левитан, начинающий писатель Чехов, выступающий под

псевдонимом «Антоша Чехонте». Вплоть до конца 80-х го

дов дядя Миша, выступающий под псевдонимом М. Ли

лии (в честь тети Лили), ведет на страницах «Будильника»

отчаянную борьбу с надвигающейся беспросветной поли

тической реакцией. Его карикатуры этого периода явля

ются критической летописью тогдашней русской жизни.

Расслоение крестьянства, крепнущая буржуазия города и

деревни, дикий произвол самодержавия, бессилие земской

медицины и учительства в борьбе с темнотой народа, тру

сость и продажность печати — все это и многое другое

остро, реалистически показано в рисунке Чемоданова.

Но тучи на политическом горизонте России становятся

все гуще, общественная атмосфера все душнее, цензоры

все придирчивее и свирепее. На читательском рынке спрос

растет на легкую, обывательскую юмористику с ловлей же

нихов, травлей злополучной тещи, супружескими изменами

и т. п. Д я д я Миша не может и не хочет скатиться в это

болото пошлости и оскудения, и он решает бросить каран

даш карикатуриста. В одной из тетрадей Чемоданова есть

такая запись:

«Я хотел быть врачом, но думал врачевать не отдель

ных индивидуумов, а общественные язвы, и орудием исце

ления я избрал не скальпель, а перо и карандаш... Да, ору

дие сатиры было когда-то заманчиво для меня, я мечтал

быть Щедриным в своей карикатурной деятельности. Но

б е с п о щ а д н а я ц е н з у р а о б р е з а л а к р ы л ь я , и

я, убежденный в бесполезности или, по крайней мере, в

ничтожной полезности своей карикатуры при настоящих

цензурных условиях, складываю излюбленное оружие и

переменяю перо и карандаш на скальпель и стетоскоп».

Это трагический документ. Но он был продиктован чер-

86

ной реакцией безвременья конца 80-х годов, той самой ре

акцией, которая окрасила в такие мрачные тона и творче

ство Чехова.

Дядя Миша покидает Москву и едет на родину, в Вят

скую губернию, где работает в глухом селе в качестве зем

ского врача. Потом он опять возвращается в Москву и за

двадцать пять рублей в месяц (!) становится ординатором

знаменитого в то время профессора Склифассовского. Одно

временно он дает блестящие иллюстрации к учебнику ана

томии профессора Зернова. Потом он увлекается областью

зубоврачевания и становится ее фанатиком. В течение ряда

лет он редактирует журнал «Одонтологическое обозрение»,

работает на Высших зубоврачебных курсах, читает докла

ды в различных научных обществах и на съездах. Вместе

с тем дядя Миша становится одним из самых популярных

дантистов в Москве. В его приемной всегда длинная оче

редь больных — нередко самых именитых граждан горо

да, — которые терпеливо ждут часами. Пациенты, а осо

бенно пациентки, приходят к доктору с работой, с книгами,

с вязанием, с вышиванием, приносят бутерброды и фрукты,

располагаются по-домашнему, знакомятся, судачат, зани

маются сплетнями и флиртом. По Москве в то время хо

дил рассказ, как двое молодых людей, познакомившись на

приеме у дяди Миши, за время лечения зубов пережили

страстный роман, закончившийся счастливым браком. Дядя

Миша был посаженым отцом у них на свадьбе.

По натуре Чемоданов был человек крайне беспорядоч

ный, но работать любил «на совесть». Поэтому с каждым

пациентом он возился долго и обстоятельно. А так как

пациентов было много и дядя органически не способен был

выдерживать точные сроки, то в его порядке дня получал

ся невероятный хаос. Больных он начинал принимать с

семи часов утра, кончал работу поздней ночью. Спал не

сколько часов, питался урывками и в совершенно неполо

женное время. Сплошь да рядом он до такой степени утом

лялся, что, садясь один (вся семья уже спала) часа в два

ночи поесть, он засыпал за столом с непережеванной пи

щей во рту. Тетя Лиля рассказывала, что однажды крыса

(которых вообще в доме было много) вскочила на стол и

откусила половину котлеты, торчавшей из дядиного рта.

Но дядя спал и ничего не заметил.

Так проходят годы, 90-е годы.

Но вот в политической атмосфере России начинают дуть

87

все усиливающиеся революционные ветры. В темносвинцо¬

вом своде неба все чаще образуются прорывы, сквозь ко

торые на землю падают лучи солнца. Почва под ногами

царизма колеблется. В народных массах, и прежде всего в

рядах пролетариата, нарастают все большие беспокойство,

волнение, воля к борьбе за освобождение. Идет 1905 год.

И в душе дяди Миши, как в полупотухшем костре под

слоем пепла, вновь начинает разгораться тот боевой дух,

который согревал его в молодости. Чемоданов никогда не

был строго партийным человеком. В дни «Света и тени»

он отражал настроения революционного народничества, но

и тогда он не был «народником» в тесном смысле этого

слова. В годы безвременья он, подобно моим родителям,

стал одним из тех левых, прогрессивных, антицаристски

настроенных интеллигентов, которые, если можно так вы

разиться, представляли собой «легальную оппозицию» са