Арнольд Гессен - Жизнь поэта

Равным образом и по своему духу, и по самой своей форме «Борис Годунов» - трагедия, действительно, «народная», произведение глубоко демократическое... подлинное чудо реалистического искусства. Пушкин - поэт действительности - празднует в нем одну из своих величайших побед» 10 .

Пушкин имел в виду продолжить свою хронику и написать еще «Лжедмитрия» и «Вас илия Шуйского», но замысел этот остался неосуществленным.

Московские друзья с интересом ждали рукопись новой трагедии Пушкина, просили прислать хотя бы отдельные ее сцены. От Баратынского он получил письмо из Москвы: «Жажду иметь понятие о твоем Годунове. Чудесный наш язык ко всему способен, я это чувствую, хотя не могу привести в исполнение. Он создан для Пушкина, а Пушкин для него. Я уверен, что трагедия твоя исполнена красот необыкновенных. Иди, довершай начатое ты, в ком поселился Гений! Возведя русскую Поэзию на ту степень между поэзиями всех народов, на которую Петр Великий возвел Россию между державами. Соверши один, что он совершил один; а наше дело признательность и удивление».

Пушкин был доволен. «Я пишу и размышляю, - сообщал он в июле 1825 года Н. Н. Раевскому. - Большая часть сцен требует только рассуждения; когда же я дохожу до сцены, которая требует вдохновения, я жду его или пропускаю эту сцену - такой способ работы для меня совершенно нов...»

И письмо свое закончил четким и ясным утверждением: «Чувствую, что духовные силы мои достигли полного развития, я могу творить».

* * *

Приближалось 19 октября, священная - уже четырнадцатая - годовщина открытия Лицея, и у Пушкина слагались строфы традиционного послания лицейским товарищам. Лес стоял преображенный на ярком, пестром ковре опавших осенних листьев, и Пушкин начал послание спокойным торжественным стихом - «Роняет лес багряный свой убор...». Отразив глубокое свое одиночество, он вспоминает своих наиболее близких по Лицею товарищей и друзей:

Печален я: со мною друга нет,

С кем долгую запил бы я разлуку,

Кому бы мог пожать от сердца руку...

И мысленно переносится в Петербург:

Я пью один, и на брегах Невы

Меня друзья сегодня именуют...

Перед Пушкиным встают живые образы самых близких ему лицейских друзей. Он с большой теплотой вспоминает их, каждому посвящает отдельную строфу - лирическую зарисовку его облика - и передает свое желание быть на празднике с ними, свои добрые чувства к ним:

На пир любви душой стремлюся я...

Вот вижу вас, вот милых обнимаю.

Я праздника порядок учреждаю...

Я вдохновен, о, слушайте, друзья:

Чтоб тридцать мест нас ожидали снова!

Садитеся, как вы садились там,

Когда места в сени святого крова

Отличие предписывало нам.

Лицейские товарищи уже начали уходить из жизни, и Пушкин с грустью призывает оставшихся:

Пируйте же, пока еще мы тут!

Увы, наш круг час от часу редеет;

Кто в гробе спит, кто дальный сиротеет;

Судьба глядит, мы вянем; дни бегут;

Невидимо склоняясь и хладея,

Мы близимся к началу своему...

Свобода и дружба... Утверждая их высшим идеалом нравственного облика поэта, Пушкин восклицает:

Друзья мои, прекрасен наш союз!

Он как душа неразделим и вечен -

Неколебим, свободен и беспечен

Срастался он под сенью дружных муз.

Куда бы нас ни бросила судьбина,

И счастие куда б ни повело,

Всё те же мы: нам целый мир чужбина;

Отечество нам Царское Село.

Четырнадцатую годовщину Лицея друзья праздновали 19 октября 1825 года в Петербурге, и уже на другой день, 20 октября, профессор Кошанский читал лицеистам нового поколения только что полученную рукопись «19 октября», читал «с особым чувством, прибавляя к каждой строфе свои пояснения».

После лекции лицеисты «принялись переписывать драгоценные стихи о родном Лицее и тотчас выучили их наизусть», вспоминал лицеист позднейшего выпуска, Я. К. Г рот.

В этом посвященном лицейской годовщине 1825 года стихотворении Пушкин писал:

Запомните ж поэта предсказанье:

Промчится год, и с вами снова я...

Поэт не ошибся...

* * *

Послание товарищам в лицейскую годовщину 1825 года насыщено было трогательными воспоминаниями о незабвенных лицейских годах. Совсем иные настроения нашли отражение в написанном вслед за этим стихотворении «Зимний вечер». Здесь пред нами картины тягостной жизни ссыльного поэта в Михайловском.

В вьюжный вечер, когда «буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя», Пушкин с большой нежностью обращается к няне:

Что же ты, моя старушка,

Приумолкла у окна?

Или бури завываньем

Ты, мой друг, утомлена,

Или дремлешь под жужжаньем

Своего веретена?

И заботливо стремится утешить ее:

Выпьем, добрая подружка

Бедной юности моей,

Выпьем с горя; где же кружка?

Сердцу будет веселей.

Спой мне песню, как синица

Тихо за морем жила;

Спой мне песню, как девица

За водой поутру шла...

Нужно было быть богатырем духа, чтобы в таком отрешении от живого общения с людьми работать вдохновенно, неутомимо.

А. Н. Вульф, навестив Пушкина, отметил в дневнике: «По шаткому крыльцу взошел я в ветхую хижину первенствующего поэта русского».

Сам Пушкин еще в ноябре 1824 года писал брату: «Знаешь мои занятия? до обеда пишу записки, обедаю поздно; после обеда езжу верхом, вечером слушаю сказки - и вознаграждаю тем недостатки проклятого своего воспитания. Что за прелесть эти сказки! Каждая есть поэма!»

Со слов няни Пушкин записал семь сказок. И преобразил эти записи в «Сказке о царе Салтане», «Сказке о попе и о работнике его Балде», «Сказке о мертвой царевне и о семи богатырях». С ее слов он записал и четыре песни.

В декабре 1824 года, работая над «Евгением Онегиным», Пушкин писал одному из своих друзей в Одессу: «...вечером слушаю сказки моей няни, оригинала няни Татьяны; вы, кажется, раз ее видели, она единственная моя подруга - и с нею только мне не скучно».

И, трудясь над «Борисом Годуновым», писал в июле 1825 года Н. Н. Раевскому: «У меня буквально нет другого общества, кроме старушкн-пяни и моей трагедии...»

* * *

В Михайловском Пушкин написал в 1825 году стихотворение «Андрей Шенье». Это было имя известного французского поэта, навлекшего на себя подозрение революционного французского правительства и казненного накануне падения Робеспьера.

В стихотворении Пушкин отразил черты собственного своего положения и эпиграфом к нему поставил строки на французском языке: «Но хоть и был я печальным пленником, все же лира моя пробуждалась...»

Пушкин в этом произведении выразил мысли и настроения идущего на казнь поэта. Гневные слова, обращенные Шенье в адрес Робеспьера и Конвента, Александр I мог принять на свой счет.

Поэт пишет:

Подъялась вновь усталая секира