Арнольд Гессен - Жизнь поэта

Пушкин, получив ответ матери Гончаровой, в тот же день написал, ей:

«На коленях, проливая слезы благодарности, должен был бы я писать вам теперь, после того как граф Толстой передал мне ваш ответ: этот ответ - не отказ, вы позволяете мне надеяться. Не обвиняйте меня в неблагодарности, если я всё еще ропщу, если к чувству счастья примешиваются еще печаль и горечь; мне понятна осторожность и нежная заботливость матери! - Но извините нетерпение сердца больного, которому недоступно счастье. Я сейчас уезжаю и в глубине своей души увожу образ небесного существа, обязанного вам жизнью...»

Отправив письмо, Пушкин тут же, не испросив разрешения Бенкендорфа, выехал на Кавказ и в Арзрум, где шла война России с Турцией. В действовавшей армии находились тогда брат Пушкина Лев, лицейский товарищ, декабрист В. Д. Вольховский, брат лицейского товарища, декабрист М. И. Пущин, близкие друзья его генералы М. Ф. Орлов и Н. Н. Раевский.

В рядах действовавшей против турок кавказской армии было вообще много разжалованных в рядовые декабристов, и «прикосновенных» к восстанию лиц, и очень много солдат - участников восстания.

Пушкину хотелось хоть на короткое время вырваться из тисков Петербурга, влекла его к себе и война, шум подъятых «знамен бранной чести», жажда сильных впечатлений -

Вечерний барабан, гром пушки, визг ядра

И смерти грозной ожиданье.

Бенкендорф насторожился, узнав о самовольном отъезде Пушкина на Ка вказ. Он предложил петербургскому генерал-губернатору П. В. Голенищеву-Кутузову учредить за поэтом на Кавказе наблюдение. Тот довел об этом до сведения главнокомандующего отдельным кавказским корпусом И. Ф. Паскевича. Паскевич приказал начальнику своего штаба предупредить тифлисского военного губернатора о предстоящем прибытии Пушкина и необходимости учредить за ним надзор.

Тифлисский военный губернатор с своей стороны предписал тифлисскому гражданскому губернатору «следить за Пушкиным по его прибытии и секретно доносить ему об его образе жизни».

Так весь полицейский и жандармский аппарат был поднят на ноги, чтобы преследовать по пятам поэта, осмелившегося выехать из Петербурга на юг...

* * *

4 марта 1829 года петербургский почт-директор К. Я. Булгаков выдал Пушкину подорожную на получение лошадей до Тифлиса и обратно.

В Москве Пушкин посетил его брата - А. Я. Булгакова, тоже назначенного вскоре московским почт-директором. Услышав, что поэт собирается ехать на Кавказ, дочь Булгакова воскликнула:

- Ах, не ездите! Там убили Грибоедова...

- Будьте покойны, сударыня, - ответил Пушкин, - неужели в одном году убьют двух Александров Сергеевичей? Будет и одного!

Еще один знакомый заметил Пушкину:

- О боже мой, не говорите мне о поездке в Грузию. Этот край может назваться врагом нашей литературы. Он лишил нас Грибоедова.

- Так что же? - ответил поэт. - Ведь Грибоедов сделал свое. Он написал уже «Горе от ума»...

Пушкин выехал на Кавказ 1 мая 1829 года. «Кавказский край, знойная граница Азии... Ермолов наполнил его своим именем и благотворным гением...» - писал он брату Льву еще 24 сентября 1820 года, из ссылки.

Уже тогда Пушкин заочно познакомился с знаменитым «проконсулом Кавказа» Алексеем Петровичем Ермоловым, который был в 1798 году посажен императором Павлом I в крепость и затем сослан... Ермолов прославился в войну 1812 года, и Александр I назначил его в 1817 году главноначальствующим Грузией, где он проявил себя талантливым администратором.

Поникни снежною главой,

Смирись, Кавказ: идет Ермолов! -

восклицал Пушкин в том же, 1820 году в эпилоге «Кавказского пленника».

Пушкин знал, как необычайно популярен был на Кавказе Ермолов, как покровительствовал он находившимся под его началом ссыльным декабристам и как они любили его. Знал, что, находясь у Николая I под сильным подозрением, Ермолов вынужден был в 1827 году, во время персидской кампании, подать в отставку и поселился в своей деревне под Орлом.

Выехав из Москвы и явно рискуя, Пушкин все же решил свернуть в сторону и сделать двести верст лишних, чтобы увидеть Ермолова.

«Лицо круглое, огненные серые глаза, седые волосы дыбом. Голова тигра на геркулесовом торсе» - таким предстал перед поэтом прославленный генерал.

Сам Ермолов тогда же, в мае 1829 года, писал Денису Давыдову об этой встрече: «Был у меня Пушкин. Я в первый раз видел его и, как можешь себе сообразить, смотрел на него с живейшим любопытством. В первый раз не знакомятся коротко, но какая власть высокого таланта! Я нашел в себе чувство, кроме невольного уважения».

Посетивший позже Ермолова П. И. Бартенев писал восхищенно: «Как хорош был среброволосый герой Кавказа, когда он говорил, что поэты суть гордость нации...»

* * *

Из Орла, минуя Курск и Харьков, Пушкин «своротил на прямую тифлисскую дорогу». «Переход от Европы к Азии делается час от часу чувствительнее», - писал Пушкин и рассказал, как посетил по пути калмыцкую кибитку:

«Всё семейство собиралось завтракать; котел варился посредине, и дым выходил в отверстие, сделанное вверху кибитки. Молодая калмычка, собою очень недурная, шила, куря табак. Я сел подле нее. «Как тебя зовут?» - «***». - «Сколько тебе лет?» - «Десять и восемь». - «Что ты шьешь?» - «Портка». - «Кому?» - «Себя». - Она подала мне свою трубку и стала завтракать».

Кибитка представляла собой клетчатый плетень, обтянутый белым войлоком. В котле варился чай с бараньим жиром и солью. Калмычка подала Пушкину свой ковшик. Он «не хотел отказаться и хлебнул, стараясь не перевести духа», и попросил чем-нибудь заесть это варево. Ему дали кусочек сушеной кобылятины, чему он был очень рад. «Калмыцкое кокетство испугало» Пушкина, и он поспешил выбраться из кибитки.

Этой «степной Цирцее» Пушкин посвятил 22 мая 1829 года стихи:

Твои глаза, конечно, узки,

И плосок нос, и лоб широк,

Ты не лепечешь по-французски,

Ты шелком не сжимаешь ног,

По-английски пред самоваром

Узором хлеба не крошишь,

Не восхищаешься Сен-Маром,

Слегка Шекспира не ценишь,

Не погружаешься в мечтанье,

Когда нет мысли в голове,

Не распеваешь: Ма dov’e 14 ,

Галоп не прыгаешь в собранье...

Что нужды? - Ровно полчаса,

Пока коней мне запрягали,

Мне ум и сердце занимали

Твой взор и дикая краса.

Друзья! не всё ль одно и то же:

Забыться праздною душой

В блестящей зале, в модной ложе,

Или в кибитке кочевой?

* * *

«На холмах Грузии...» Автограф с рисунком А. С. Пушкина.

Пушкин приближался к Кавказу. Вдали показались десять лет тому назад воспетые им в «Кавказском пленнике» «престолы вечные снегов». Попрежнему «орлы с утесов подымались», «сдвигая камни вековые, текли потоки дождевые»... Они были всё те же. Но кругом поэт нашел большую перемену. «Мне было жаль их прежнего, дикого состояния, - писал Пушкин, - мне было жаль крутых каменных тропинок, кустарников и неогороженных пропастей, над которыми, бывало, я карабкался...»