Бенгт Даниельссон - Гоген в Полинезии

отъездом на Таити. Неожиданная предприимчивость Метте объяснялась вовсе не тем, что

она вдруг признала в своем супруге великого художника, ибо речь шла не о его полотнах, а

о маленькой, но хорошей коллекции картин импрессионистов, собранной им в ту далекую

пору, когда он был преуспевающим биржевым маклером.

Операция прошла успешно, чувства Метте смягчились, и, получив от Поля письмо,

где он справедливо отмечал, что большинство мужчин, во всяком случае французов,

скорее прислушаются к голосу женщины, она пообещала помочь Морису нажать где надо.

Как ни тщательно Гоген подготовил почву, обстоятельства (и прежде всего

катастрофическая нехватка денег) вынудили его обратиться к губернатору Лакаскаду до

того, как пришел ответ из Парижа. Вот как он сам описывает эту беседу: «Один честный (а

потому не очень популярный) судья, видя, что мне никак не удается нормально работать,

проявил ко мне большое участие и посоветовал просить губернатора, чтобы тот назначил

меня мировым судьей Маркизского архипелага. Сказал, что вакансия давно свободна, и ее

нужно заполнить. Раньше эту должность занимал первостатейный бездельник и болван,

один из фаворитов губернатора, получивший ее вопреки возражениям колониального

совета и впоследствии отправленный обратно во Францию в ранге официального

чиновника со всякими привилегиями. Деньги ему выделили бог весть из какой статьи

бюджета - то ли «писарские расходы», то ли «икс».

Речь шла почти о синекуре, и я получил бы возможность заниматься

своим полезным делом. Это было все равно что искушать дьявола, и я не стал

ходатайствовать сразу, попросил дать мне несколько дней на раздумье. Через неделю я

опять приехал в Папеэте. Судья посоветовал мне ковать железо, пока горячо, мол,

прокурор недавно говорил с губернатором, и тот заявил, что охотно меня поддержит.

Без дальнейших церемоний я пересек площадь и вошел в резиденцию губернатора. Я

не мог отделаться от чувства стыда при мысли, что собираюсь просить милости у столь

жалкой и презренной личности. (Почему мы должны зависеть от презренных личностей?)

Вестовой отнес мою визитную карточку и вернулся через пять минут. Он предложил мне

подняться наверх. Губернатор соизволит принять меня. И в самом деле, в конце лестницы,

ожидая меня, стоял Лакаскад, как всегда напомаженный, одетый в черный сюртук.

- Это вы, мсье Гоген, - сказал он. - Никак не ожидал вас увидеть. Что привело вас ко

мне?

- Я пришел с ходатайством, ваше превосходительство, только и всего. Как вам

известно, я художник. Я закончил свои занятия здесь на Таити и хочу теперь ехать на

Маркизские острова, чтобы продолжать их там. Мне только

что посоветовали ходатайствовать о назначении на давно освободившуюся должность

мирового судьи.

- Любезный мсье Гоген, что за нелепая мысль! Как вам это пришло в голову? Разве вы

не знаете, что для такой трудной должности нужны особые данные и основательные

знания? Скажу напрямик - вас невозможно назначить. Это произвело бы очень дурное

впечатление.

Я не мог не восхищаться удивительной проницательностью этого мерзавца, который в

одну минуту решил, что я лишен всяких данных, и несравненной учтивостью, с какой он

объявил мне, что я буду производить дурное впечатление в роли мирового судьи» 73.

Что бы ни думал сам Гоген, его сарказм говорит скорее о том, как он был разочарован

и ожесточен, чем о продажности и нечестности Лакаскада.

Решительный отказ губернатора поставил Гогена в крайне тяжелое и неприятное

положение. Даже если он тотчас напишет своим друзьям-художникам в Париже и те чудом

окажутся в состоянии одолжить ему денег, он их получит самое раннее через четыре

месяца. Быстрее этого письма не оборачивались, а телеграфного кабеля до Таити не

дотянули. Да и то надо признать, что почта работала очень хорошо. Все письма и переводы

шли через Северную Америку. Самым трудным и долгим, естественно, был этап между

Таити и Сан-Франциско длиной в 3660 морских миль. Ежемесячное сообщение

поддерживали небольшие шхуны водоизмещением в 150-220 тонн. Из Сан-Франциско они

выходили первого числа каждого месяца, из Папеэте - между двенадцатым и пятнадцатым.

Плавание обычно длилось минимум четыре недели, иногда намного больше. Так, шхуна

«Сити оф Папеэте», которая отчалила 15 декабря 1891 года и везла, в частности,

упомянутые письма Гогена Морису и Метте, из-за сильного встречного ветра сорок девять

дней пробивалась в Сан-Франциско 74. Вот почему Гоген не получил своевременного

ответа.

В Матаиеа он, разумеется, не мог рассчитывать ни на какой заработок. Несколько

лучше обстояло дело со случайной работой в Папеэте, но там хватало загулявших моряков

и заблудших туземцев с других островов Французской Полинезии, которым нужны были

деньги на обратный путь. Вероятно, Гоген смог бы получить должность капитана шхуны

или бухгалтера в какой-нибудь фирме, потому что людей со специальным образованием не

хватало; а он знал обе профессии лучше большинства своих соотечественников,

избравших эти занятия. Но тогда пришлось бы вовсе отказаться от живописи, о чем он

даже не помышлял. Время шло, а денег из Франции не поступало, и он стал продавать то,

без чего мог обойтись. Одним из первых было продано замечательное и бесполезное

охотничье ружье.

В довершение, всякий раз, когда Гоген отправлялся в ненавистный город добывать

деньги, ему приходилось выкладывать восемнадцать франков. Держать свою коляску, как

это делали все поселенцы, ему, понятно, было не по карману. И Гоген совершал

сорокапятикилометровое путешествие в дилижансе, который ходил раз в день между

Папеэте и Таравао, небольшим поселком в пятнадцати километрах от Матаиеа, на мысу

между Большим и Малым Таити. Если учесть, что дорога отнимала пять с половиной

часов, - девять франков в один конец не такая уж большая цена. Хотя, по чести говоря,

платить надо было бесстрашным пассажирам, они, безусловно, заслуживали компенсации

за переносимые ими муки. Вот как один путешественник той поры описывает поездку в

Матаиеа:

«Экипаж представляет собой длинный и довольно широкий открытый ящик с тремя

поперечными скамьями на три человека каждая, если потесниться. Ящик поднят на

полтора метра над землей, он покоится на трех рессорах - две сзади, одна впереди; они в

свою очередь опираются на две оси. Передние колеса почти такие же большие, как задние.

С левой либо с правой стороны, по усмотрению кучера, висит тяжелый, массивный