Георг Гейдемарк - Биплан «С 666». Из записок летчика на Западном фронте

2200 метров…

Я рассматриваю простреленный бак. А нельзя ли его законопатить?…

Я быстро вытаскиваю из кармана несколько пучков пакли и наматываю ее на острие отвертки. Очень осторожно пробую заткнуть ею обе пробоины. Удалось!… Но потом, когда я, так же осторожно, вынимаю инструмент, к нему пристает, к сожалению, и пакля, и вся струя накопившегося бензина вырывается наружу… От силы воздушного течения горючая жидкость испаряется в одно мгновенье, сковывает мои-лицо и руки ледяным холодом и покрывает льдом стекла защитных очков. Я сдвигаю их вверх и пробую еще раз заткнуть отверстия в баке…

1800 метров… Надо поторопиться… Хорошо еще, что мы выбрались из зоны обстрела зенитных орудий, и я могу спокойно работать.

На этот раз я вытаскиваю отвертку из бака с чрезвычайной осторожностью… Чудесно! Пакля прочно держится на острых краях пробоин… Ура! я показываю на мой успех Энгману. Он смотрит вверх и радостно кивает головой.

– Попробуйте еще раз! Может быть, мотор заработает! – кричу я ему на ухо. – Поставьте-ка самолет покруче на нос!

Он делает утвердительный знак и ставит оба магнето на вспышку. Потом он нажимает изо всех сил, так что тросы начинают гудеть и свистеть. У меня такое ощущение, точно желудок и сердце подкатили мне к самому горлу! Я невольно хватаюсь руками за подкосы кабана…

Энгман дает контакт с молниеносной быстротой. Безрезультатно!… Еще раз! Опять безрезультатно: пропеллер ни на волосок не продвинулся… мотор онемел.

Мой пилот пожимает плечами и снова приводит аппарат в нормальное для планирующего спуска положение.

1200 метров…

Крутой спуск лишил нас нескольких сот метров высоты. Когда я ищу глазами, где бы нам спуститься, из бака снова брызжет вдруг струя бензина… Энгман вынужден нагнуть голову, чтобы не быть ослепленным… У меня моментально становятся мокрыми пробковый шлем и кожаная куртка… Бензин разъедает мне глаза, точно огонь, и опять леденит мне лицо и руки…

Когда зрение, постепенно, снова возвращается ко мне. я опять осматриваю бак и вижу, что между обоими пробоинами зияет широкая трещина. Кроме того, из бака вытекает еще новая струя: есть, значит, третья пробоина.

Я опять выдергиваю паклю, чтобы ветер подхватил струю бензина и отнес ее назад, – иначе вся жидкость попадет Энгману в лицо…

900 метров…

Пора позаботиться о месте для посадки.

Первый вопрос: каков ветер на земле?

Я опять нагибаюсь к пилоту.

– Видите вы там дым от локомотива, который стоит на свободном пути? Внизу – южный ветер…

Энгман кивает головой. Мы испытующе осматриваемся кругом.

Вдруг я пугливо и, вместе с тем, радостно вздрагиваю…

– Посмотрите-ка туда! По ту сторону села… вон то место… справа от стога сена… Это старый аэродром, где раньше был расположен 123-й отряд… Там мы и сядем.

Энгман соглашается со мной…

400 метров…

Положение, как будто, улучшается… Времени у меня достаточно, да и навряд ли может теперь случиться что-нибудь неожиданное… Я сделаю посадку там, внизу, подожду, пока из разносного бака не вытечет весь бензин, а потом, о оставшимися тридцатью литрами в главном баке, заведу пропеллер, – и мы сможем полететь домой…

Мне любопытно знать, справится ли с такой посадкой Энгман собственными силами. Я не могу ему ничем помочь… даже не смею: ведь я бы только помешал ему.

Энгман делает вираж влево – по направлению к месту спуска. Я быстро схватываю оба конца предохранительного пояса и задвигаю скобу… На всякий случай… Если бы мы опрокинулись, то я, описав кривую, был бы с силой выброшен вперед. А такое сальто-мортале – прекрасный повод для того, чтобы сломать себе шею, несмотря на наличие плотного черепа и защитного шлема…

Ровно и красиво планируя, наша белая птица спускается. Вот колеса ее касаются земли – и в то же мгновенье, от сильного толчка, Энгман получает сильную струю бензина прямо в глаза… Он ослеплен и не замечает неровностей почвы на нашем пути… Мы налетаем на них, крепкие резиновые амортизаторы на оси тележки пружинятся и, с проворством обезьяны, которое еще сохранил наш самолет, он подскакивает высоко в воздух…

У меня мелькает в мозгу болезненная мысль: «Жаль, если мы разобьемся именно теперь!»

Как полено дров, мы опять падаем вниз и скользим при этом с правого крыла… Весь аппарат страшно трещит… Машина стоит на носу… Я крепко цепляюсь руками за бортовые стенки – и, в то же мгновенье, мы переворачиваемся.…

Как ласочка, я выползаю из-под самолета. Мне уже не надо расстегивать пояс: от силы падения он просто разорвался.

Энгман, в свою очередь, с трудом карабкается из-под своего сиденья.

И у него пояс разорван, а его самого швырнуло со страшною силою вперед. Носовым платком он старается унять хлынувшую изо рта и носа кровь…

Мы молча обходим вокруг нашей мертвой птицы.

– Жалко, Такэ… Я так радовался, что мы сейчас полетим домой.

Мой пилот совершенно подавлен…

– Да… господин обер-лейтенант… все было так хорошо… и вдруг этот проклятый бензин… прямо в глаза!…

И он снова обтирает носовым платком льющуюся кровь…

– Ну, теперь уже нечего печалиться… Как-никак, а в воздушном бою нам очень повезло. Вы посмотрите только: одна пробоина справа в моем сидении, а другая – слева. А вот эти три штучки в разносном баке тоже проскочили как раз между мною и вами… А вон еще та пробоина вверху: ведь через нее можно почти просунуть целую руку в бак. И все сошло благополучно…

Энгман кивает головой…

А теперь посмотрим наши повреждения.

К сожалению, их очень много. Верхнее правое крыло сильно пострадало. Тележка совершенно сплющена. Пропеллер превращен в щепки, глушитель и выхлопная труба смяты, корпус искривлен.

– Да, собственно говоря, испорчено все, кроме мотора. По-видимому, он не пострадал, а это уж очень важно.

– Придется и его отдать В починку, – говорит Энгман.

– Да, придется…

Между тем, со всех сторон к нам сбегаются солдаты.

– Где ближайший телефон? – спрашиваю я одного из них.

– Тут, в деревне, господин обер-лейтенант.

Пять минут спустя, я уже связался с начальником моего авио-отряда. Я докладываю ему, в кратких словах, о результатах нашей разведки и о воздушном бое.

Он рад, что мы отделались благополучно…

– Я пришлю вам старшего механика на легковом автомобиле – говорит он, – а кроме того, два грузовика с людьми для починки самолета. До свиданья!

– До свиданья, господин капитан!…

В ожидании помощи, мы сидим на обломках нашей любимой птицы.

У меня ноет сердце… Я медленно обхожу вокруг самолета и поглаживаю его пробоины, – эти почетные раны, которые он получил в воздушных боях и под обстрелом: неприятельской артиллерии…