Александр Молодчий - Самолет уходит в ночь

Так летом 1937 года Леонид Волошин остался на земле, а его У-2 ушел в небо. На этот раз машину пилотировал один из воспитанников Волошина, а значит, аэроклуба, Сашка Молодчий. Не было тогда ему, как и его друзьям-товарищам, и семнадцати лет.

За десятилетия многое стерлось из памяти, а вот первый самостоятельный полет не забывается...

Один мой знакомый посмотрел работу летчиков, будучи, конечно, пассажиром на Ан-2, и сделал вывод, что пилотировать самолет совсем просто. Пришлось ему деликатно возразить, мол, дело это не такое, как на первый взгляд кажется. Но мой знакомый — хороший, опытный водитель автомобиля — продолжал упорствовать, он утверждал, что в полете все проще, чем на земле. Там, дескать, нет светофоров, множества знаков, правил дорожного движения и их многочисленных стражей с жезлами, нет еще многого, что должен видеть и на что обязан немедленно реагировать водитель.

Да, действительно, этого в воздухе нет, но есть многое другое. Есть скорость. Есть многочисленные приборы. Есть проблема взлета и посадки, что, увы, — не выезд из гаража! И все это — сложный авиационный труд. И только познав это многое, можно стать летчиком.

Да и летчики бывают разные.

Сделав три самостоятельных полета по кругу (так называется полет в районе аэродрома по условной «коробочке» с четырьмя разворотами), и я тоже стал летчиком. Только каким? Теперь даже вспомнить без улыбки нельзя. Минули годы и годы, постепенно пришли опыт, знания, умение, и уж тогда стало видно, что летом 1937 года аэроклубовец делал первые робкие шаги начинающего летчика. В общем, это так, как если бы младенец прошел от кровати к рукам матери.

Но тогда, выполнив заданные инструктором три первых самостоятельных полета, я от радости не знал, что же делать дальше. Считал, что покорил все вершины. Меня поздравили инструктор, командир звена. Потом жали руку однокашники-курсанты, хлопали по плечам. А я стоял и улыбался. А что дальше?! И вдруг вспомнил. По неписаному закону, вылетевший самостоятельно курсант должен угостить всех папиросами. Вспомнив об этом, быстро извлек коробку «Казбека», давно запасенную для этого случая, открыл и предложил:

— Закуривайте все!

Особых уговоров не требовалось, коробка моментально опустела, а одна папироса осталась. Таков порядок — последнюю не берут. Тут я второпях громче обычного предложил оставшуюся папиросу.

— Берите, — говорю, — ведь я не курю.

Инструктор подтвердил сказанное мною. Да и все курсанты нашей группы знали это. Но тут кто-то зло пошутил, упомянув папу и маму, мол, имею ли я их разрешение курить. Смех быстро умолк, когда папироса оказалась в моих зубах и дым из рта повалил как-то особо сильно. Я почувствовал уверенность. Но тут «кто-то» подхихикнул: мол, курю-то без затяжки. И тогда я решился. «Нате, — зло подумал, — смотрите, умею курить». Сделал затяжку и что есть силы потянул дым в легкие. О ужас! Не могу выдохнуть, в глазах темно, закружилось все вокруг. Еще мгновение, и — какой позор! — летчик от папиросного дыма упадет в обморок.

Выручил, как всегда, на редкость сообразительный друг — Борис Копытин. Он сильно ударил меня по спине. Я продохнул, но в глазах стояли слезы.

Инструктор Леонид Волошин имел легкую руку, мог научить многому хорошему. После первых полетов в аэроклубе на У-2 я освоил многие типы самолетов, и, видимо, стал-таки летчиком, доверяли мне обучать и других. За долгие годы летной работы преодолел немало трудностей, отвык от дурных привычек, а вот курить бросить не мог, хотя и чувствовал, что надо. И только инфаркт навсегда выбил папиросу из рук, да поздновато.

А что стоило инструктору в 1937 году на аэроклубовском аэродроме в день самостоятельного вылета сказать на ехидную подначку, ну, к примеру, такое:

— Молодец, Сашка, уже летает самостоятельно на самолете, считай — летчик, а не курит — это похвально.

И все бы стало на свои места.

И этот пример — урок воспитателям молодежи.

Такое вот не совсем лирическое отступление. Но вернемся в те тридцатые годы, на наш аэроклубовский аэродром. Проще — это ровная площадка с травяным покрытием. И здесь есть свой твердый авиационный порядок. Специальными знаками и разноцветными флажками обозначалась линия старта для взлетающих самолетов. В другом месте — знаки для посадки. В третьем — линия предварительного старта, где производится дозаправка самолетов горючим и пересадка курсантов. В общем, везде строгий порядок. И даже свободные от полетов люди не слоняются где попало — для них тоже есть места: квадрат для занятий, квадрат для отдыха — в виде четырех скамеек. Еще место для технических средств (громко говоря): там и противопожарное оборудование — огнетушитель, лопата и ящик с песком; там и «буфет» — бочка или ведро с водой; там и «санчасть» — носилки и ящик с красным крестом.

Самое бойкое месте — это, конечно, квадрат для отдыха.

Анатолий Тимофеев, летчик-инструктор, общественник, всегда в центре внимания. Он был мастером веселого рисунка. От него не ускользало ничего. Он мог все заметить и изобразить в «стартовке» (теперь у военных ее называют «боевым листком»). И на самом видном месте — поздравления курсантам, выполнившим первые самостоятельные полеты.

Там и сегодня особо людно, все смеются. И я, откашлявшись от курения, пошел туда, будучи уверенным, что увижу поздравление с самостоятельными полетами. И действительно — цветными карандашами отмечены мои полеты. И есть хорошие слова. Но еще и картинка, в которой узнал себя. С громадной папиросой в зубах, окутан весь дымом, стоял плачущий курсант. А далее оценки:

«За полеты — отлично.

За курение — плохо.

Общий балл — три с плюсом».

Остер на шутку аэродром. И большой, и маленький. И для небесных тихоходов. И для реактивных самолетов.

Аэроклуб! Там, в этой добровольной организации, многие и многие юноши в тридцатые годы получили не только понятие о военном деле. Дети рабочих и крестьян в аэроклубе крепли и мужали, постигали большую науку любви к Родине, прошли школу патриотизма, готовились к защите голубого неба Отчизны. Крылышки аэроклуба потом разрослись в могучие крылья. И они оказались посильней и понадежней черных крыльев коршуна — холеного и злобного хищника фашизма.

...24 сентября 1941 года наш Ер-2 был восстановлен. Мы снова можем выполнять боевые задания. И здесь я позволю себе еще раз обратить внимание на работу технического состава.

Да, в мирное время самолеты тоже ремонтируют. Этим непростым делом занимаются целые ремонтные авиационные заводы. А профилактические работы самолетного оборудования? Оно самое разнообразное: радио и радиолокационное, электроника, гидравлика, немало приборов, названия которых даже не известны многим, да еще всякое другое оборудование сложного летательного аппарата. Теперь профилактические и регламентные работы производят специальные ТЭЧ — технико-эксплуатационные части.