Александр Молодчий - Самолет уходит в ночь

Штурман экипажа Таченков из своей кабины увидел, как вспыхнула кабина летчика. Пламя уже лизало лицо и руки командира экипажа, но он еще пытался управлять горевшим самолетом. Что-то кричал, но его не было слышно. Таченков понял, что у командира оборван шнур самолетного переговорного устройства И, значит, он не может дать экипажу команду покинуть самолет. Еще несколько секунд, и открылся колпак кабины летчика. Объятый пламенем, капитан Писарюк вывалился за борт. Самолет неуправляем, но еще летит, сваливаясь вниз. Капитан Таченков приказывает немедленно оставить машину, но слышит голос старшины Новарнова:

— Еще немного. Выброшу Гамелина. Он тяжело ранен.

И вот уже оба стрелка за бортом. Капитан Таченков покинул самолет последним. Его парашют раскрылся нормально.

Какое же чувство товарищества и взаимной выручки показал старшина Новарнов! В самую страшную минуту он спасал жизнь сержанта Гамелина. А тот был почти недвижим, ранен тяжело, в его тело попало четыре пули, выпущенные вражеским истребителем. Новарнов, рискуя своей жизнью, до конца помогал боевому товарищу выбраться из горящего самолета. И только после этого позаботился о себе...

Все члены экипажа остались живы. И потом, залечив свои раны, продолжали летать на врага. Вот только сержант Гамелин по инвалидности не вернулся в строй.

Война уносила много человеческих жизней. За полтора года в нашей эскадрилье погибло немало боевых друзей. Только командиров эскадрильи мы потеряли троих. За полтора года...

В начале войны, как я уже говорил, при налете на Берлин погиб капитан Степанов. Под его началом я служил в дальнебомбардировочном авиационном полку в городе Орле перед войной.

В течение двух-трех месяцев конца 1941 года и начала 1942-го нами командовал капитан Р. М. Оржеховский, я также уже рассказывал о нем. Он прибыл в наш полк, имея боевой опыт. На его гимнастерке — орден Красного Знамени. А в душе — необычайная страсть к бою. В одном из воздушных боев ему сильно повредило руку, оторвало несколько пальцев. Но он, как и Редько, продолжал воевать. Его экипаж бомбил фашистов, когда мы гнали их из-под Москвы.

...Ранним морозным утром Оржеховский повел нашу эскадрилью на боевое задание. До цели шли выше облаков, а чтобы метко поразить заданный объект, были вынуждены рассредоточиться.

— Облака пробивать по одному, — распорядился комэск.

Вырвавшись из серого плена облаков, увидел внизу «работу своих товарищей. Железнодорожная станция была окутана дымом. «Сейчас поддадим и мы!» — подумал я. Наши бомбы тоже легли по эшелонам. А со второго захода штурман и воздушные стрелки выпустили длинные очереди из бортового оружия. Затем снова вошли в облака. Все удачно. Над целью по нашим самолетам стреляли, но вреда никому не причинили. Радист Панфилов слышал доклад по радио на КП полка о том, что все экипажи эскадрильи задание выполнили.

Через некоторое время приземлились на своем аэродроме. Эскадрилья собралась вместе. Экипаж С. Полежаева, В. Соловьева, А. Гаранина, С. Даншина, И. Андреева и мой — все здесь, а нашего командира эскадрильи Р М. Оржеховского все нет и нет. Что же могло произойти? Обратный полет все экипажи выполняли исключительно в облаках.

— Я пару раз пытался высунуть нос из облаков, но куда там — «мессеры», — сказал Леша Гарапчн.

— А мы хотели идти выше облачности, — рассказывает Соловьев. — Но поняли: опасно. Навалились истребители. Нырнули мы в облака, да так и до конца...

Наш экипаж тоже пытался выйти выше облаков, но каждый раз мы обнаруживали там патрулирующих немецких истребителей. Навязывать бой «мессерам» — это не дело бомбардировщиков. Ведь истребитель по своему вооружению, скорости, маневренности значительно превосходит нас. Поэтому мы вели с ними только оборонительные бои. Если уже не было возможности избежать этого — приходилось драться.

Экипаж Оржеховского так и не вернулся в тот день. Не было его и через неделю. Что с ним случилось, мы так и не узнали. Вероятнее всего, самолет комэска был сбит вражескими истребителями на обратном маршруте, когда он летел выше облаков.

После него эскадрильей командовал майор А. В. Материкин. Это был опытный летчик. И хороший командир. Под его руководством и благодаря стараниям замполита капитана Хренова наша эскадрилья стала лучшей в полку. Но, к сожалению, Материкин недолго был нашим командиром. Он тоже погиб в пылающем небе войны.

И снова первой эскадрильей пришлось командовать мне. Руководство полка не раз предлагало утвердить меня на должность командира эскадрильи, но я просил:

«Не надо. Не торопитесь. Не готов». В то время в полку было много летчиков старше меня и по возрасту, и по воинскому званию. Мой жизненный опыт был настолько мал, что я даже представить себя не мог в роли командира эскадрильи, хотя исполнял эти обязанности. Быть во главе воинского коллектива, в моем понятии, мог только человек, знающий и умеющий если не больше и лучше своих подчиненных, то хотя, бы наравне с ними. А что я в свои двадцать два года знал или умел?

— Ведь все равно командуете эскадрильей, — говорили мне.

— Все равно, да не очень, — отвечал. — Исполняющий обязанности. ИО — иное отношение, значит.

Все в эскадрилье хотят помочь: Молодчий — за командира остался. Но если ты командир, то кое-кто мог сказать: посмотрим, мол, на что ты способен. Исполняющий обязанности — это для меня так: в бою — командир, а на земле — все делаем сообща.

Но, тем не менее, исполняя обязанности комэска, я нес полную ответственность перед командованием полка за выполнение его распоряжений и приказов. В свою очередь, этого же нужно требовать и от подчиненных, а как, если на это не хватало смелости. Всякое бывало. Случалось даже выполнять работу за подчиненных: Мне было легче сделать самому, а потом сказать: делайте так, как я. За такое руководство мне не раз попадало 01 подполковника Микрюкова.

Он требовал, чтобы командир эскадрильи умел рассказать и приказать, а уж если не понятно, если требуют обстоятельства, тогда и показать. А я был убежден, что самый простой и доходчивый метод руководства в масштабе эскадрильи — это личный пример.

И все же вот теперь, в 1943 году, меня утвердили в должности комэска, даже не спросив моего согласия. Дела в нашей эскадрилье шли хорошо. Это прежде всего заслуга моих заместителей капитанов Андреева, Писарюка, по политической части капитана Хренова, инженера капитана технической службы Редько и других товарищей.

За многолетнюю службу в авиации в моей памяти остались самые приятные воспоминания о службе в эскадрилье. В маленьком коллективе, где всего 10–12 самолетов, я по-настоящему научился летать, научился управлять людьми, понял силу коллектива, силу партийной и комсомольской организаций, там же и сам стал коммунистом.