Николай Мордвинов - Дневники

21/I

ЧИМКЕНТ

Дорогой видел потрясающую по глубине переживания картину: сын — казах — лежит головой на плече матери, а она на его. Стоят на перроне и плачут, чуть раскачиваясь на ногах. Плачут в голос, причитая. Из щелок-глаз ручейками льются-слезы. Рядом старик отец и семья обливаются слезами отчаяния. Смотрят молча и безысходно…

Вспомнилась Волга. Погруженных на пароход и баржи новобранцев отправляют на войну. Парни с тоской прощаются взглядом с дорогими сердцу людьми и местами…

22/I

Дважды встречался с архитекторами, они эвакуированы сюда, и дважды спорили о принципах постройки новых театров. Очень обрушивался я на них за Театр Красной Армии и Ростовский. Мальцин [119] Мальцин Иезекиель Ефимович (1895–1966) — инженер и театральный архитектор. Автор проекта механического оборудования сцены ЦТСА, который осуществлен под его руководством и при непосредственном участии. , один из авторов Театра Красной Армии, был главным моим оппонентом. А я категорически против таких слоновых театров. Лицо мое, как и голос, как и темперамент, как все мои выразительные качества, не станут больше от одного пожелания современного архитектора-строителя. Они все остаются такими же. Другое дело будет, если вы изобретете к таким театрам еще лупу перед сценой. Но пока такой лупы нет, лично я предпочитаю играть в театре человеческом.

— Кому же, как не вам, играть на огромных сценах, с вашим темпераментом, голосом?!

— Слонам!

Смотрел еще раз «Каннибалов» [120] Речь идет о спектакле Театра имени Моссовета «Каннибалы» (в него вошли пьесы «Шпик» Б. Брехта, «Пещера» и «Честь» Я. М. Галицкого), поставленном Ю. А. Шмыткиным. .

Так не агитируют.

Рассчитывать московскому театру на то, что здесь всему рады, значит, рассуждать, как Абдулов [121] Абдулов Осип Наумович (1900–1953) — актер, народный артист РСФСР. С 1929 года — актер Театра-студии под руководством Ю. А. Завадского. В 1936–1940 годах, когда основная часть труппы Театра-студии работала В Ростове-на-Дону, — актер московского Театра Революции. С 1943 года до конца жизни — в Театре имени Моссовета. Выступал на радио (с 1924 года) как режиссер и актер. Снимался в кино. . Он меня спросил однажды, как мне понравилась его постановка на радио какой-то пьесы. Я говорю:

— Не понравилась. Это примитивно и тебя не достойно. Ты можешь делать талантливые вещи, а делаешь полуфабрикат. Пусть у тебя не получилось бы, мне была бы приятнее даже грубая ошибка, но то, что ты делаешь сейчас, меня оскорбляет. Это не ошибка, это невзыскательность…

— Ты ничего не понимаешь. И вообще я делал это не для таких, как ты.

— А для каких?

— Для Северного полюса, которые прислали мне массу благодарностей.

— А ты думаешь, что получил бы их меньше, если бы делал передачу с полной душой и талантом?!

Зритель, получив впечатление о силе и радости от твоего искусства, неизменно переносит эти качества и на тебя — актера-исполнителя. Поверишь ты в свое искусство, его обязательность, поверит и он.

Сумев передать зрителю, сумев уверить его в радости и силе твоей и его, ты делаешь большое дело в эту трудную годину. Как же нужно следить за собой, каким исключительно порядочным должно быть поведение актера и на сцене и вне ее. Как оскорбит недостойное поведение актера на сцене или в жизни, если зритель привык тебя видеть в облике какого-нибудь великого и дорогого его сердцу человека. А вдруг ты-то его и обманешь.

29/I

ЧИМКЕНТ

«ТРАКТИРЩИЦА»

Спектакль «Трактирщица». Играл с большим удовольствием.

Нет, актеру нужна сцена. Киностудия полного удовлетворения дать не может. Популярность — да; останется документ — да; но вырастить роль или актера может по-настоящему только каждодневный тренаж на публике. В большинстве актер кино пользует приобретенное в театре.

Играл с подъемом. Много нашел нового. Роль улеглась. Начал действовать, слушать, решать. Сразу стало приятнее.

Обладать бы таким воображением, чтобы снять с театра покров серости, которым он окутан, выгнать бы скуку и создать бы праздник в искусстве.

Чем шире, красочней, глубже ощущаешь возможность, чем шире и больше дается возможность и перспектива, тем горше осознавать разрыв с действительным положением вещей в театре…

А пока — бороться с театрализацией. С подменой чувств, дабы не разменяться и сохранить «цельность чувств». Играть так интенсивно, как интенсивно работает мысль утопающего. Тогда театр станет событием, тогда он будет необходим, тогда он будет местом больших потрясений.

19/II

АЛМА-АТА

Столько происходит каждый день, что не только записать не успеваешь, но и не успеваешь точно отнестись к тому или другому…

События и происшествия скачут стремительно.

Какая эпоха!

…Красная Армия движется вперед, несмотря ни на что. Так чувствуется, хотя в газетах лишь общие малозначащие фразы.

25/II

Театр вызывает меня в Чимкент на репетиции «Дундича» [122] Речь идет о спектакле «Олеко Дундич» А. Г. Ржешевского и М. Каца в постановке Ю. А. Завадского. . Курский, назначенный на роль, заболел сыпняком. А сегодня получил телеграмму, что 23-го скончался. Хотя фабрика обещает выкроить все возможное, чтобы отпустить меня в театр, но уверен, что ничего не получится. Снимаюсь изо дня в день. Как-то легче при такой работе. На душе спокойней. Не стыдно людям в глаза глядеть. Картину наконец начинают гнать. Хотят павильоны закончить до возможности снимать на натуре.

В роли начал кое-что ощущать. Начинает нащупываться человек. Вот бы поиграть его сначала в театре!

Надо работать… работать…

Люди умирают. Ленинград в катастрофическом положении.

У Люльки второй раз воспаление легких.

Леша притихла и сникла.

Чтобы работать, нужны громадные усилия. И при этом напряжении горишь вполнакала…

Начинаю сдавать. Устаю сильно. Ломаю себя, но усталость дает знать о себе… Голова тупа, сердце пусто… Гнев переходит в неприязнь, как-то скатываешься к безучастью. Надо мобилизовать себя… Надо найти силы и приобрести «второе дыхание». Это, думаю, первая, хотя и затянувшаяся усталость…

Какой разрыв между желанием и силой — возможностью выполнить. И все-таки «с художника спросится».

С чем придем к победе?

Должны прийти достойно, хоть и с потерями…

8/III

За это время:

Снял несколько павильонов. Работа опять вслепую. Преимущество, которым обладает кино перед театром — то, что в кино актер может сейчас же себя увидеть и выправить ошибки, — здесь утрачено совсем. Режиссер не настроен показывать материал, да и фабрика не располагает пленкой.

Репетиции идут в спорах. Съемки в сплошной нервячке. Режиссер, по обыкновению, не знает, что он хочет. А если знает, что хочет, не может объяснить. Будь он актер, восполнил бы показом, но он не актер. Вот и догадывайся, что ему нужно.