Дмитрий Оськин - Записки прапорщика

Поверив Моросанову, что наступления не будет, мы со своей стороны начали приспосабливать для себя одиночные окопы, стремясь превратить их в более надежные убежища и землянки.

Весь следующий день прошел за приспосабливанием окопов, за устройством хода сообщений и за пополнением патронных сумок солдат патронами и имеющихся пулеметов — пулеметными лентами.

Ночью 13 июля неожиданно поступило распоряжение вновь перейти в атаку.

— Какое идиотство! — ругались мы. — Австрийцы успели за эти два дня значительно укрепить свои позиции, ввести резервы. Мы же должны наступать с тем же составом людей, значительно поредевшим в результате истекшего боя.

Вопреки установившейся практике на этот раз наступление приказано произвести не утром, а в час дня. Очевидно в расчете на то, что в этот час австрийцы заняты получением обеда и будут захвачены врасплох.

Наше предположение, что австрийцы смогут за время этой передышки укрепиться, оправдалось. При первом же выступлении нашей цепи из окопов мы были встречены ураганным обстрелом со стороны австрийцев. Правда, в свою очередь и наша артиллерия на этот раз стреляла значительно энергичнее, чем накануне.

Однако взять быстрым наскоком позиции неприятеля оказалось невозможным. Потоки свинца, направленные в нашу сторону, сдерживали всякое продвижение. Поодиночке и отдельными группами удальцов приближались мы к проволочным заграждениям, разбить которые артиллерия не успела. Чтобы перебраться через проволоку, надо сначала разрезать ее ручными ножницами, надеваемыми на штык. Штыковые ножницы, однако, оказались неудобными для резки проволоки, и солдатам приходилось, лежа под проволокой, правой рукой стрелять по австрийским окопам, а левой медленно перерезать проволоку за проволокой, чтобы образовать свободный проход.

Лежание под проволокой продолжалось не менее трех часов, в течение которых наша цепь щедро поливалась свинцовым дождем, как пулеметными пулями, так и шрапнелью. Наконец на левом фланге нашей роты образовался проход, и 4-й взвод с прапорщиком Берсеневым ворвались в окопы австрийцев. Вместо обычной сдачи австрийцев в плен на этот раз ворвавшийся взвод встретил отчаянное сопротивление.

Вслед за 4-м взводом прошел в этот же проход третий, за ним второй, вскоре вся 12-я рота. В самих окопах и позади них начался штыковой бой, впервые наблюдаемый мною за все время войны. Австрийцы дрались отчаянно. Наши солдаты, в свою очередь, с остервенением перли на австрийцев, причем последние отступали в лес, где работа штыком была не совсем удобна и озверение дошло до такой степени, что солдаты пустили в ход шанцевые инструменты, лопатки, которыми раскраивали головы австрийцам.

Рукопашный бой продолжался не менее двух часов, причем, в то время когда 12-я рота вела штыковой бой, соседние еще не успели пробраться за проволоку и продолжали вести огневой бой под проволочными заграждениями. Это ухудшало положение 12-й роты, придавая мужество австрийцам, которые смотрели на нас, как на изолированную часть, не могущую принести им серьезного ущерба.

Счастье! Правее нас прорвали проволоку и заняли окопы солдаты 1-го батальона 12-го полка. Лишь после этого австрийские позиции очистились и бой перенесся непосредственно в лес, перейдя почти по всему участку в штыковое сражение. Лишь наступившая темнота прекратила резню. Люди рот перепутались между собой. Я видел мелькающие перед глазами озверелые лица то русских, то австрийских солдат, причем среди русских солдат я не узнавал людей своей роты.

Ночь внесла успокоение.

Быстро приспособили австрийские окопы, повернув бойницы в сторону леса, выслав туда сильный полевой караул, который должен был предупредить, если бы австрийцы предприняли контратаку.

Вся ночь прошла в тревожном ожидании наступления австрийцев. Рука все время держалась за винтовку, которой пришлось заменить ничего не стоющий в бою револьвер.

Рассвет.

Наступления со стороны австрийцев не заметно, и мы осторожно начали осматривать впереди лежащий лес. Глазам представилась кошмарная картина: перед окопами лежали груды тел русских солдат, позади окопов не меньшие груды австрийских, пораженных как огневыми ранами, так и штыковыми. В значительном количестве были трупы с головами, рассеченными шанцевыми инструментами.

Австрийцы отступили за Броды.

Наш полк к семи часам утра вошел в город. Потери колоссальные.

Характерное явление: из всех влившихся в наш батальон новых прапорщиков, — а их влилось двенадцать человек, в живых остался только один, и тот контужен и отправлен в тыл без надежды когда-либо вернуться обратно. Это значит, что старые офицеры, как равно и старые солдаты, более приспособились к военной атмосфере, лучше ориентируются, — используют местные особенности, вовремя укрываясь за складками местности, чего не знают ни новые солдаты, ни новые прапорщики.

Единственной наградой оставшимся в живых была масса захваченных в Бродах наливок, настоек, ликеров. Три-четыре дня стояния в резерве все офицеры полка были пьяны. Пили беспробудно, пока не уничтожили всего запаса.

Командир полка дал мне новое назначение — начальника похоронной команды и по сбору оружия. Я должен был немедленно отправиться на Радзивилловские позиции вместе с доктором Блюмом, чтобы прибрать трупы, похоронить их, а также собрать разбросанное в огромном количестве на поле сражения оружие, как оставшееся после убитых и раненных солдат, так и брошенное противником.

16 июля мы с Блюмом с раннего утра начали обход недавнего места боя. Нами зарегистрировано свыше пятисот трупов солдат 11-го полка. Подобрано около пятидесяти человек тяжело раненных солдат, не замеченных непосредственно после боя по причине их бессознательного состояния. Закончив очистку участка окопов, мы перешли в лес. На глубине не более полукилометра мы находили большое количество австрийских трупов и тяжело раненных австрийских солдат. Имевшихся в нашем распоряжении двух санитарных двуколок явно не хватало, и Блюму пришлось обратиться к расположившейся в Бродах 14-й дивизии за помощью. Из дивизионного лазарета нам было прислано около десяти санитарных повозок, которые два дня перевозили раненых на перевязочный пункт.

В лесу, на расстоянии полукилометра от окопов, как раз против участка 12-й роты, мы с Блюмом наткнулись на брошенную австрийцами гаубичную батарею.

О найденной батарее я доложил командиру полка.

— Это мой батальон взял, — заявил присутствующий на докладе командир 2-го батальона Хохлов.

— Ну, нет, это 3-й батальон, — вступился в свою очередь Савицкий.

Разгорелся спор, пока, наконец, не вмешался Плотницкий, заявивший, что за удачную операцию под Бродами он и того и другого командира представит к крупным наградам.