Сергей Кремлев - Ленин. Спаситель и создатель

Садуль ко времени написания этих строк ещё не порвал со старым миром, направившим его в Россию, однако уже сильно дрейфовал в сторону большевизма. Причина его "полевения" была одна – французский социалист убедился в могучем созидательном социальном потенциале большевизма, и только большевизма… Какими жалкими на фоне увлекательного и волнующего психологического и нравственного преображения Садуля выглядят антиоктябрьские и антиленинские инсинуации стариковых, никито-михалковых, говорухиных и т. д.

В том же письме от 25 июля 1918 года Садуль затронул тему и Учредительного собрания…

"Знаменитый лозунг «Вся власть Советам!», то есть власть, целиком отданная непосредственно рабочим и крестьянам, отражает политические устремления ноябрьской революции.

Товарищей из Франции, как честных демократов, возмущает роспуск советским правительством Учредительного собрания… Им, очевидно, не известно…, что вопреки всему, что говорят псевдореволюционеры – сознательные или бессознательные марионетки в руках буржуазии, изгнанные русским народом и обосновавшиеся в Лондоне или Париже, – власть Советов сегодня поддерживает подавляющее большинство рабочих и крестьян…"

А далее у Садуля следуют строки, справедливые не только для оценки несостоявшегося российского Учредительного собрания, но и для оценки ныне «действующей» российской Государственной Думы:

"Большевики не захотели утверждать в России Учредиловку, неудачную копию наших старых буржуазных парламентов, этих подлинных коллективных самодержцев (тут Садуль, конечно, проявил наивность. – С.К .), безраздельных и неконтролируемых (не контролируемых Трудом, но контролируемых Капиталом. – С.К .), в которых заправляет горстка людей, как правило, продавшихся крупным промышленникам или банкирам (О! – это «горячее». – С.К .) и чья вопиющая некомпетентность толкнула в анархический антипарламентаризм столько западных демократий.

Наши парламенты являются лишь карикатурой народного представительства, до войны мы об этом догадывались, теперь мы в этом уверены. Советы, наоборот, – институты сугубо рабочие и крестьянские, создаваемые исключительно из трудящихся, противников капитализма, готовых не сотрудничать с этим режимом, а бороться с ним и его уничтожить…" [962]

Именно карикатурой народного представительства было Учредительное собрание образца 1918 года.

Такой же карикатурой является и Государственная Дума нынешней "Российской" Федерации.

Для честного человека уже приведённых свидетельств должно быть достаточно для того, чтобы понять – была ли необходимость в роспуске «Учредилки»?

Владимир Ильич и близко не страдал чем-то вроде самомнения, но значения для России большевизма и лично своего значения для будущего России, не понимать не мог. А, понимая это, он сознавал и своё право на жёсткость.

Не на жестокость, а на жёсткость, но – при необходимости, на предельную жёсткость, вплоть до пули в лоб сопротивляющимся. Ведь твёрдость в бою – залог успеха.

Как вспоминал управляющий делами Совнаркома Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич, накануне открытия Собрания к нему в Смольный под разными предлогами заходили меньшевики и эсеры и интересовались: что большевики будут делать, если в день открытия пройдут демонстрации против правительства?

Ответ был коротким:

– Сначала будем уговаривать, потом расстреливать.

"Я очень хорошо знал психологию этих заячьих душ, – писал давний соратник Ленина. – Из долголетнего опыта я вывел одно заключение: со всей этой братией нужно говорить лаконически и твёрдо, и притом так, чтобы они чувствовали, что слова не будут расходиться с делом, что за словом последует его выполнение – твёрдое, неуклонное, железное…" [963]

В Смольном был организован чрезвычайный военный штаб, город был разбит на участки… Усиливали посты, подтягивали отряды рабочих и матросов, между отрядами поддерживалась постоянная связь. Для охраны Таврического дворца и подступов к нему Бонч-Бруевич вызвал команду с крейсера «Аврора».

Эсеры не могли за всем этим не наблюдать, так что насчёт сколько-нибудь массовых демонстраций можно было не тревожиться – "профилактика" Бонча не могла не сработать. Однако не исключались провокации у Смольного и террористические акты против лидеров большевиков, начиная, конечно, с Ленина. Собственно, за четыре дня до открытия Учредительного собрания первое покушение на Ленина уже произошло – 1(14) января 1918 года его автомобиль обстреляли. Швейцарский социал-демократ Фриц Платтен, ехавший с Лениным, успел пригнуть ему голову, и пуля задела Платтену палец, лежавший на голове Ленина.

Между прочим, "германский шпион" Ленин и сопровождавший его в проезде по Германии "агент германского генштаба" Платтен возвращались с митинга в Михайловском манеже по поводу проводов первых добровольческих "красных" частей, направляемых против немцев на Западный фронт… [964]

Итак, Ленин мог погибнуть ещё до открытия Учредительного собрания, и это был, конечно, тревожный сигнал, меры предосторожности требовались.

3(16) января 1918 года Ленин подписал предписание в штаб Красной Гвардии о выдаче "для специальной внутренней охраны Таврического дворца" тридцати револьверов [965].

С утра 5(18) января 1918 года Бонч-Бруевич вызвал батальон егерского полка с пулемётами для охраны моста через Неву и тылов Смольного. Всё было в боевой готовности, вплоть до перевязочных пунктов Красного Креста в дворах по ходу возможных демонстраций.

Относительно дня открытия Учредительного собрания хватает антисоветских якобы мемуаров, полных якобы расстрелов демонстраций с якобы тысячными жертвами. Но просто приведу инструкцию Чрезвычайного штаба главнокомандующего Петроградским военным округом начальникам отрядов моряков о действиях в день открытия:

"Общее задание: отрядам моряков иметь наблюдение за улицами и мостами. Не пропускать толп и скопления народа к центру города. Безоружных возвращать обратно словом убеждения. Вооружённых людей, проявляющих враждебные намерения, не подпускать близко, убеждать разойтись и не препятствовать караулам выполнять данные им приказы. В случае невыполнения – обезоружить и арестовать. На вооружённое сопротивление отвечать беспощадным вооружённым отпором. В случае появления демонстраций каких-либо рабочих – убеждать их до последней крайности, как заблуждающихся товарищей, идущих против своих братьев и народной власти…" [966]

Общее число кронштадтцев, отряженных на обеспечение порядка в тот день составило более 2 500 человек. И эта сила, выведенная на улицы столицы, свидетельствовала не о слабости новой власти, боящейся эксцессов, а о её стремлении демонстрацией силы удержать "заблуждающихся товарищей" от эксцессов. Основным средством убеждения при этом, как видим, предполагалось слово.