Сергей Кремлев - Ленин. Спаситель и создатель

Бульшая часть партийных «верхов» имела дореволюционный стаж, но даже среди этой части руководства не все выдерживали испытание властью. Кто-то начинал приобретать если не барственный, то и не пролетарский лоск… Кто-то вместо постоянной учёбы и работы над собой уверовал в то, что он хорош таким, каков есть.

А ведь не только в партию, но и в её руководство приходили уже и люди с послереволюционным стажем. И среди них тоже были всякие…

Даже самые толковые и преданные делу народа работники совершали немало ошибок и не могли их не совершать, ибо лишь учились ранее небывалой в мире науке – науке властвовать и управлять не в личных интересах, и не в интересах элиты, а в интересах народа.

Предыдущего положительного мирового опыта здесь не было вообще. И даже отрицательный мировой опыт, на котором можно было учиться (ведь лучше учиться на чужих ошибках), был крайне мал и исчерпывался, по сути, опытом Парижской Коммуны.

Не густо.

Не мог не ошибаться и сам Ленин.

И ошибался…

И сам это публично признавал.

Он ведь тоже учился, но весь предыдущий мировой опыт государственного управления был для него – в основных своих системных чертах – бесполезен. Бесполезен, потому что не было ранее такого общества, которым теперь управляли Ленин и партия большевиков!

Разве что опыт управления крупными западными корпорациями мог здесь пригодиться, и Ленин этот опыт – насколько возможно, изучал и использовал. Однако Россия, доставшаяся Ленину в наследство от царя Николая, была далеко не Америкой, и даже – не Германией…

И в России Ленина новое боролось со старым…

Скажем, в марте 1919 года, когда Ленин приезжал в Петроград хоронить М. Т. Елизарова, он выступал на I съезде сельскохозяйственных рабочих Петроградской губернии, и там ему был задан вопрос – позволяется ли держать мелких животных в советских хозяйствах, иметь отдельные огороды и птиц?

Ленин ответил:

– Если мне не изменяет память – законов у нас много, так что всех не упомнишь без справки, у нас много выходило с тех пор законов, – в этом законе есть специальная статья, которая говорит, что в советских хозяйствах работникам советских хозяйств держать отдельных животных и иметь отдельные огороды воспрещается…

Так оно и было – принятое ВЦИКом в феврале 1919 года «Положение о социалистическом землеустройстве и мерах перехода к социалистическому земледелию», в разработке которого принимал участие и Ленин, действительно имело соответствующую запрещающую статью… Но это касалось не добровольных сельскохозяйственных коммун, а новой формы хозяйствования на земле – совхозов, и Ленин пояснял:

– Другое дело – советские хозяйства. Это такие хозяйства, которые не были в руках отдельных мелких хозяев; их Советская власть берёт и говорит: мы пошлём туда агрономов, которые есть, всё, что осталось из сельскохозяйственных орудий, дадим этим хозяйствам. Если удастся окончить войну и заключить мир с Америкой, то мы получим оттуда транспорт улучшенных орудий и дадим их советским хозяйствам для того, чтобы в крупных хозяйствах общим трудом производилось бы лучше, чем прежде, дешевле, чем прежде, и больше, чем прежде. Советское хозяйство ставит своей задачей постепенно приучить сельское население самостоятельно вырабатывать новый порядок, порядок общего труда, при которых не сможет снова родиться кучка богатеньких и давить на массу бедноты… [1153]

Всё это было верным, но как же сложно реализуемым!

Совхоз – это, по сути, национализированное крупнотоварное сельскохозяйственное капиталистическое предприятие. Раньше на этом предприятии батрак работал на хозяина, и собственного огорода не имел. Теперь бывший батрак – рабочий совхоза, работал на общество, и если он работал хорошо, то имел хорошие результаты – ведь в советские хозяйства преобразовывали образцовые латифундии. Но психология у работника совхоза оставалась крестьянской, то есть – мелкобуржуазной.

Вот и вырабатывай новый порядок общего труда…

А вырабатывать надо было.

У знаменитого как в сталинские, так и в хрущёвские времена писателя Ильи Эренбурга есть повесть начала 30-х годов о строительстве Кузнецкого металлургического комбината под названием «День второй»…

Повести был предпослан библейский эпиграф из книги Бытия:

Перевод у Эренбурга был взят не канонический…

В каноническом сказано так: «И создал Бог твердь: и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью. И стало так. И назвал Бог твердь небом. И был вечер, и было утро: день втурый», но в любом варианте к началу третьего дня Творения свет был отделён от тьмы, и было небо, и были вуды… И из вод вот-вот должна была – на утро третьего дня, появиться суша…

Это же можно было сказать и о первом более-менее мирном годе новой России после окончания гражданской войны – 1921 годе, с той лишь разницей, что новая жизнь обретала твёрдую почву под собой не среди воды, а среди грязи, пота, крови и слёз…

Воды как раз далеко не всегда хватало – обычной, водопроводной, в разорённых гражданской войной городах.

Впрочем, системная база, на которой можно было строить новую жизнь, оказывалась надёжной: политическая власть находилась в руках тех, кто видел своей задачей не построение особняков на «Рублёвке», а создание нового общества, где властвуют не рубль, не доллар, а честный труд и живой ум… Общества, где все желающие могут развить свои способности и реализовать их на благо всех, в том числе – и на благо себе.

Задача была неимоверно сложной, но, как показало будущее, выполнимой. Причём это была задача, которая объективно стояла перед Россией и перед российским обществом ещё до революции.

Я не имею в виду, конечно, что император Николай, его сановники и имущие круги России хоть в малой мере задумывались о такой России, где трудящиеся имели бы с ними равные права, где не было бы нищих, униженных и оскорблённых, невежественных и опустившихся. Но даже перед всей этой элитной сволочью объективно стояла задача обеспечения независимого развития России как могучей, всесторонне индустриальной державы.

Другое дело, что решение этой задачи было не под силу ни русскому самодержавию, ни российскому капитализму. Однако объективно задача преобразования России и резкого усиления темпов её развития имелась и до Октября 1917 года….

Ранее уже приводились данные о том, насколько широко и глубоко внедрился иностранный капитал в важнейшие отрасли экономики царской России. Одно это (а ведь были ещё и огромные внешние долги – как довоенные, так и военные) программировало полное системное подчинение дальнейшего процесса развития царской ли, постцарской ли буржуазной России интересам не народов России, а наднациональной Золотой Элиты мира.