Эдуард Эррио - Из прошлого: Между двумя войнами. 1914-1936

Замечательные дебаты! Впервые за все время, прошедшее со дня обсуждения протокола 1924 года, прозвучал голос международной совести; мир стремился к единству на основе разума. Выступление министра иностранных дел Португалии г-на Монтейро в защиту Устава было проникнуто глубоко возвышенными мыслями. Малая Антанта также стоит на позиции коллективной безопасности: ее точка зрения была изложена Пуричем. Представители Скандинавских стран и Латвии высказались в том же духе. Теперь международное согласие было достигнуто. Я нахожу, что сами итальянцы смягчили свою позицию. Барон Алоизи, зная о моей любви к народу Италии и о моих симпатиях к нему лично, просил меня о содействии, не подозревая, что это несовместимо с моими убеждениями.

Настала очередь Литвинова. Он впервые участвовал в общей дискуссии. Он держался очень скромно; похвалил деятельность Лиги наций, оспаривал тезис барона Алоизи об агрессии, выразил сожаление, что конференция по разоружению не была преобразована, как он предлагал, в постоянную конференцию мира, возобновил свое предложение о всеобщем полном разоружении, выразил сожаление по поводу того, что Восточный пакт не получил более широкого применения, одобрил франко-английское соглашение от 3 февраля и приветствовал речь сэра Сэмюэля Хора, которая, по его мнению, является благоприятным предзнаменованием для будущего Лиги наций. Литвинов предпочел бы обсудить вопрос о мире в целом, не ограничиваясь рассмотрением итало-абиссинского конфликта; однако Советское правительство рассмотрит и этот конфликт со всей беспристрастностью и решимостью. Советский Союз принципиально враждебен любым проявлениям империализма, он выполнит все свои международные обязательства; он не хочет повторения недавних ордалий [196] Ордалия – средневековый варварский способ установления виновности подозреваемого в преступлении путем так называемого «суда божия» (пыток огнем, водой и раскаленный железом и т. п.). В данном случае употребляется в смысле тяжелых испытаний. – Прим. ред. . Литвинов выступал по-английски. Его последними словами было: «No more of such Ordalies».

Задержавшись 16 и 17 сентября в Лионе из-за плохого самочувствия, я возвратился в Женеву 18 сентября. Комитет пяти уже закончил свою работу, подготовив проект итало-абиссинского соглашения. Проект предусматривал территориальные уступки со стороны Франции и Великобритании в пользу Италии, а также установление международного контрольного мандата с ее участием. Однако уже вечером в среду, 18 сентября, стало известно, что Муссолини отклонил этот проект. На следующий день в четверг, было опубликовано его интервью, в котором он заявлял, что не желает коллекционировать пустыни. Он поднял на смех уступки, бескорыстно сделанные Францией. Великобритания проявляла все большую твердость; точнее говоря, она не намерена отступать от однажды принятого решения. Обманутый в своих надеждах, Лаваль вечером 18 сентября произвел на меня впечатление человека, убежденного в невозможности соглашения. «Имеется лишь полшанса на успех», – сказал он мне. Он был особенно настроен против русских, обвиняя их в том, что они хотели бы заменить его мною. Действительно, на банкете представителей международной печати мне был оказан самый теплый, братский прием, в то время как часть французской печати обрушилась на меня с нападками. Особенно отличился де Кериллис, а также газета «Тан», которая потребовала, чтобы представители Франции в Женеве были «честными в своем рвении»; все это меня смешит. Два сенатора из департамента Об, бескорыстие которых обычно весьма относительно, выступили в поддержку Италии. Лаваль, разумеется, против принятия каких бы то ни было военных санкций. Он согласен в лучшем случае на экономические санкции. Я заявил ему, что на его месте, убедившись в истинных намерениях Муссолини, я предпринял бы поиски такой линии, на основе которой можно было бы добиться единодушия Лиги наций по вопросу необходимых действий. По моему мнению, это было бы самым «честным» и наименее опасным для Франции решением.

19 сентября Лаваль послал из Женевы французскому послу в Риме следующие инструкции:

«Я уже телеграфировал вам анализ предложений, передать которые барону Алоизи было поручено председателю Комитета пяти г-ну Мадариага, а также резюме франко-британского заявления, приложенного к этому документу. Прошу вас добиться аудиенции у г-на Муссолини с тем, чтобы сообщить ему мое мнение.

Мне нет необходимости напоминать о тех усилиях, которые были предприняты мною для того, чтобы добиться удовлетворения «законных требований Италии», как было сказано мною в выступлении на Ассамблее. В ходе обсуждения, прошедшего без каких бы то ни было инцидентов, Комитет пяти одобрил предложения, выдвинутые в качестве основы для переговоров. Правительство Италии должно определить свое решение. Оно должно принять или отклонить предлагаемый ему текст. Настал момент, когда Муссолини должен сопоставить опасность разрыва с выгодами соглашения. Мне нет необходимости говорить о том, что я более всего желаю, чтобы г-н Муссолини согласился на переговоры.

Простое отклонение предложений Комитета пяти или же отказ г-на Муссолини от переговоров подтвердили бы и без того широко распространенное подозрение, что он систематически противится всякому мирному урегулированию конфликта. Это привело бы к бесполезному и опасному осложнению его международных позиций. Я слишком опасаюсь раскола фронта Стрезы, чтобы не бояться подобной возможности. По моему мнению, итальянскому правительству не следует отклонять наш проект. Выражая эту точку зрения, я исхожу из чувства дружбы, связывающего мою страну с Италией. Г-н Муссолини будет, без сомнения, удивлен, не найдя в проекте уточнений, которых он вправе был бы ожидать: не определен состав международных органов, не уточнены их функции. Он, конечно, обратит внимание на то, что в предусмотренных постановлениях нет специального упоминания об Италии. Вы можете заявить г-ну Муссолини, что в силу своего международного характера эти формулы не могли быть составлены иначе. Если он согласится с предлагаемой ему основой для дискуссии, то ему будет предоставлена возможность поставить любые вопросы и требовать любых уточнений и справок относительно проведения в жизнь проекта Комитета пяти. Тем самым он докажет свою волю к сотрудничеству и воздаст должное замечательным усилиям к примирению, предпринятым Советом Лиги наций.

Я констатировал в Женеве столь большое желание добиться примирения, что он может надеяться на ответы, способные рассеять беспокойство, которое может вызвать у него этот проект. Реальные факты, скрывающиеся за этими формулами международного характера, не замедлят проявить себя. Он убедится в этом, детально изучив наши предложения. Если он уполномочит итальянскую делегацию приступить к переговорам, он может рассчитывать на мою всемерную поддержку. Я не пожалею усилий, чтобы поддержать требования Италии, если они не будут противоречить Уставу Лиги наций. Я изложил барону Алоизи причины, в силу которых я присоединился к британскому предложению об эвентуальном отказе в пользу Эфиопии от ряда территорий пограничного района английского Сомали и побережья французского Сомали. Я согласился на эту жертву, чтобы компенсировать негуса за территориальные уступки, которые он должен будет сделать Италии. Мне известно, что г-н Муссолини отклонил это предложение Англии. Однако теперь, в связи с нашим планом, предусматривающим для Эфиопии новый режим, я полагаю, г-н Муссолини не может не видеть всех выгод принятия такой системы. Я рассчитываю на то, что вы скажете г-ну Муссолини, какое огромное значение я придаю его согласию участвовать в переговорах. Скажите ему, что я поручил вам передать ему это послание, руководствуясь чувством доверия и дружбы.