Екатерина Сушкова - Записки

— Ради бога, разрешите мое сомнение, скажите, за что вы сердитесь? Я готова просить у вас прощения, но выносить эту пытку и не знать за что, — это невыносимо. Отвечайте, успокойте меня!

— Я ничего не имею против вас; что прошло, того не воротишь, да я ничего уж и не требую, словом, я вас больше не люблю, да, кажется, и никогда не любил [130].

— Вы жестоки, Михаил Юрьевич; отнимайте у меня настоящее и будущее, но прошедшее мое, оно одно мне осталось и никому не удастся отнять у меня воспоминание : оно моя собственность, — я дорого заплатила за него.

Мы холодно расстались… И вот я опять вступила в грустную, одинокую жизнь, более грустную и холодную, чем была она прежде;— тогда я еще надеялась, жаждала любви, а тут уж и надежды не было, и любовь моя, схороненная в глубине сердца, мучила и терзала меня. Все мне надоело, все, окружающие меня, сделались мне несносны, противны, я рада была скорому отъезду в деревню…

Село Федосьино, 1837 г.

Известием об отъезде в деревню оканчиваются записки Екатерины Александровны Суриковой, впоследствии Хвостовой; далее следуют две-три странички рассказа об отъезде ее в Псковскую деревню и о новых ухаживаниях одного из ее соседей; затем говорится о выходе замуж ее родной сестры Елизаветы Александровны. Эти подробности не представляют, по содержанию своему, никакого общего интереса, а потому здесь и опущены.

Таким образом, катастрофой разрыва с Михаилом Юрьевичем Лермонтовым исчерпывается весь рассказ Е.А. [Сушковой], Года два спустя после этого события, является из Америки ее давнишний поклонник А. В. Хвостов; он делает ей предложение и получает согласие. Бракосочетание молодой четы было в Петербурге, и обряд венчания совершен был в церкви св. Симеона; народу в церкви было очень много и в толпе публики был заметен Лермонтов; он, если не ошибаюсь, не задолго перед тем вернулся с Кавказа, из ссылки, и вновь поступил в гвардию. Нам рассказывали, будто Лермонтов усиленно просился быть шафером у Е.А. и будто бы, не получив на то согласия, все-таки присутствовал при обряде венчания и, будто бы, плакал [132].

В какой степени это верно и в какой степени соответствует характеру Лермонтова, мы не беремся решить. С другой стороны рассказывают, что из церкви Лермонтов поспешил прежде молодых в дом жениха и здесь, в суете приема молодых, сделал оригинальную шалость: он взял солонку и рассыпал соль по полу. «Пусть молодые новобрачные ссорятся и враждуют всю жизнь», — сказал Лермонтов тем, которые обратили внимание на эту умышленную неловкость.

В начале 1840 года дуэль Лермонтова с Гарантом была причиною вторичной ссылки его на Кавказ; сюда же, в Тифлис, явилась и Екатерина Александровна с мужем, имевшим пост директора дипломатической канцелярии при главнокомандующем Кавказского края. Рассказывают, что именно в это время, Лермонтов прислал Е. А. Хвостовой свой живописный, очень хороший портрет. Уверяют, что она, не приняв этого портрета, отправила его назад. Лермонтов, будто бы, в величайшей досаде, изрезал портрет в куски и бросил его в печку: «Если не ей, — будто бы сказал при этом поэт, — то пусть никому не достается этот портрет».

15-го июля 1841 года, пуля офицера Николая Соломоновича Мартынова поразила насмерть молодого поэта.

«Если б я могла хотя предчувствовать эту трагическую, столь преждевременную кончину Лермонтова, говорила впоследствии г-жа Хвостова, то уж разумеется и в мыслях моих не было бы сделать такую глупость, какую я сделала с его портретом!»

В семействе Е.А. сохранился другой, маленький портрет Лермонтова; это копил (литография) с акварельного портрета. На этом портрете Лермонтов изображен в статском платье, в довольно ранний возраст юности, курносый, с фигурой весьма непредставительной, но с выразительными глазами. Словом, наружность его здесь именно такова, как она описывается в этих записках. Г-жа Хвостова уверяла, что этот портрет чрезвычайно похож, и наоборот, совершенно не похож тот портрет Лермонтова, который обыкновенно прикладывается к его сочинениям и приложен к последнему изданию, а именно, где он изображен в военном сюртуке без эполет и с шашкой. В семействе же г-жи Хвостовой, как святыня, хранится тот французский роман, о котором она упоминает в своих записках, и поля которого были испещрены остроумными замечаниями Михаила Юрьевича Лермонтова; но увы! все эти замечания, как выше рассказано, вытерты еще в 1835 г.

Приводим несколько отрывочных выдержек из устных рассказов Е. А. Хвостовой, записанных И. Д. Старовым и им обязательно нам сообщенных.

По уверению Е.А. Лермонтов родился в 1815 году, а не в 1814 г., как это показано в «Материалах для биографии и литературной оценки Лермонтова» [изд. 1863 г.] [133].

«Dominer est ma passion dominante et peutêtre la seule».

«Il vaut mieux aimer de la tête, que du coeur: сar quand on aime de la tête — on domine et quand on aime du coeur — on est domine».

«La vie est une épigramme, dont la mort fait le point».

Слова Лермонтова.

«Я изготовляю на деле материалы для будущих моих сочинений».

Ответ Лермонтова на вопрос: зачем он интригует женщин?

В 1837 г. за стихи на смерть Пушкина Лермонтова перевели из гвардии тем нее чином в армию, в Нижегородский драгунский полк, стоявший в Грузии.

«Перед отъездом из Петербурга, — говорит г. А. Меринский («Библиографические Записки» 1859 г., №20, стр. 636), — Лермонтов отправился к своему начальнику, чтобы ему откланяться; тот встретил его таким выговором:

«Что это вы вздумали писать стихи? На это есть поэты, а вы — корнет, — ваше дело заниматься своим взводом, и более ничего». Г-жа Хвостова, основываясь на словах самого Лермонтова, передавала мне об этом иначе, а именно: комендант Мартынов принял на свой счет стихи:

укорял за них Лермонтова и прибавил: «Ваше ли дело писать стихи! Для этого есть поэты, авторы, писатели, а вы такой же благородный человек, как и я».

Прелестное стихотворение «На светские цепи», как я слышал от Е.А., написано княгине Марии Алексеевне Щербатовой, рожденной Штерич, красавице и весьма образованной женщине; впоследствии княгиня Мария Алексеевна вышла замуж за генерал-адъютанта П. С. Лутковского.

Будучи женихом Щербатовой, и в то же время избегая брака, — Лермонтов на коленях умолял свою бабушку Арсеньеву не позволять ему жениться [134].

Екатерина Александровна выражалась о Лермонтове: «Lermontoff — toujours calculateur et énigmatique» [135].

Когда Екатерина Александровна готова была дать согласие на брак Л[опу]хину, Лермонтов делал вид, что вызовет ее жениха на дуэль, о чем и предупреждал ее. По этому случаю он написал стихотворение «Сон».