Валерий Перевозчиков - Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого - 2

Меня всегда поражала его легкая походка. Удивительная. Даже какая-то необыкновенная. Володя даже вроде бы не ходил, а что-то его носило. Он так носился: то тут, то там! Он был человек спортивный, энергичный. Тратил он себя без остатка на любом выступлении. Было впечатление, что у него тут и сердце разорвется. Он удивительно играл, с огромной самоотдачей — всегда. Он хотел сняться в кино, мечтал, чтобы вышла его пластинка. Очень переживал, когда его собратья по перу мило похлопывали его свысока по плечу: «Ну, Володя, спой! Чего ты там сочинил?..» А жизнь-то показала: неизвестно, кто кого должен похлопывать по плечу. Вот в чем дело.

Каким он пришел? Смешным. Таким же хриплым, в кепочке. Кепочку снял вежливо. С гитарой. В пиджачишке-букле. Без всякого фасона, не такой, как говорили, — стильный молодой человек, нет. Пришел очень просто. Парень очень крепкий, сыграл чего-то. Сыграл, и не поймешь, собственно, брать или не брать. А потом я говорю: «У вас гитара? Может, вы хотите что-то исполнить?» — «Хочу». — «Ну, пожалуйста» Он спел. Я говорю: «Еще хотите исполнить?» Он еще спел. Я говорю: «И что же вы исполняете?» — «Ну, — говорит, — свое!» — «Свое?» Я его сразу взял. Вот и все. Вот история его прихода.

Можно ли было его сберечь? Это вы обратитесь куда-нибудь… не ко мне… Судьба у каждого своя. Но мы старались, наверное, недостаточно, но старались как-то оберегать его. Талант крупный! А огромный талант— всегда явление сложное, и с ним трудно бывает, с крупным талантом. А сберечь?.. Не знаю, по-моему, ответить-то на это нельзя. Наверно, нет. Он так жил и так тратил себя, что, наверно, сберечь его было нельзя. Поэты истинные долго живут редко, а в России — особенно.

О Гамлете что я могу сказать… Володя все время ходил, говорил, что он хочет сыграть Гамлета. Когда мы стали репетировать, репетиции шли тяжело и трудно. Оказалось, что он вообще хотел, а конкретно… не очень был готов. Потом, когда был такой тупик в работе, он даже исчез на некоторое время. Потом вернулся, стал очень хорошо работать. Роль свою он совершенствовал до самой смерти. И играл он даже перед смертью. Когда он сыграл последний раз? 18 июля играл и должен был играть 27-го, когда мы отменили спектакль и никто не вернул билеты. Ни один человек. И по-моему, даже деньги никто не потребовал. А над ролью он этой думал, часто мы с ним говорили, потому, что такая же уникальная, как он сам. Были случаи, когда он играл ее совершенно необыкновенно. Один раз, с моей точки зрения, он играл ее гениально — в Марселе. Он пропал. Волею судеб я его ночью нашел. Врачи сказали, что ему играть нельзя. Он сказал, что он будет играть. Дежурил врач. Ведь никто не заставлял. Он сказал: «Я своим долгом считаю — играть». А врач боялся, что у него не выдержит сердце. Во время спектакля я актеров предупредил, что если что-нибудь случится и надо будет укол сделать, то они скажут: «Где Гамлет? Гамлет там. Сейчас он будет к вам доставлен». То есть мы придумали какую-то схему на случай, если нужно будет сделать укол за кулисами… Играл непередаваемо. Совершенно…

Спектакль о Володе?.. Со спектаклем сложности были большие, и сейчас они есть. Но я всегда надеюсь, что здравый смысл восторжествует и спектакль пойдет. Спектакль так сделан: «Гамлет» без Гамлета. Когда Гертруда обращается к Гамлету и говорит: «Что ты задумал?!» — то Владимир отвечает песней, что он задумал. А его нет! К нему обращаются, а его нет уже. Но мне кажется, что в спектакле получится эффект, что он с нами, вместе с ребятами. Мне кажется, что спектакль будет достойным памяти Владимира.

Я от многих наших крупных поэтов слышал… и даже видел, что они были немного растеряны. Они говорили: «Вы знаете, не ожидали, что он такой необыкновенный поэт». Значит, в какой-то мере нам удалось показать Володю как замечательного поэта! Доказать, что в нашей среде двадцать лет жил необыкновенный человек.

Я должен сказать, что это нужно не Володе. Он имеет сейчас такую славу, что ему вообще ничего не надо. Это надо нам! Нам. Чтобы стать лучше. Потому что этот спектакль, я уверен, облагораживает. В этом я совершенно уверен. Спектакль чрезвычайно благотворно влияет на людей. Я видел лица, просветленные лица. Люди испытали подъем духа, они утолили душевный голод. Утолили душевную жажду, которую так гениально утолял Владимир, и поэтому он завоевал низкий поклон миллионов людей всей нашей России.

Ноябрь 1982 г.

…Уберите это. (Магнитофон.) Я просто предупреждаю: если сейчас будет включаться это все — я тут же прекращу. Договорились? Товарищи! Я совсем не потому, что я стесняюсь того, что я пою или пою что-нибудь предосудительное, и не хочу, чтобы записывали, а просто это мешает. Когда перед глазами что-то крутится, это все неприятно.

Дорогие — теперь я уже могу сказать — друзья, потому что киевляне действительно стали нам друзьями!

Я прекрасно понимаю, зачем вы здесь все собрались, спасибо за теплые слова, которые авансом сказали мне. Я постараюсь их оправдать. Я знаю, что вы от меня ждете песен, я обязательно сегодня спою — все, что возможно. Особенно здесь, потому что в Москве я очень часто бываю вот в таких институтах, физических.

Значит, как построить сегодня программу? Просто петь? Но это тоже не так интересно — подряд, вы устанете. Я так много буду сегодня петь, что, наверное, нужно будет делать паузы. Я хотел вначале все-таки несколько слов сказать о нашем театре.

Значит, мы организовались в Москве семь лет тому назад, семь с половиной уже. Мы-самый молодой театр московский. После нас в Москве не было организовано ни одного театра. Организовались мы следующим образом. В Москве на Таганке раньше была тюрьма. Это вы знаете прекрасно. Таганка печально знаменита своей тюрьмой, где были политические заключенные. И была такая песня: «Цыганка с картами, дорога дальняя…» Вы помните, да? «Таганка, все ночи полные огня… сгубила ты меня. Таганка, я твой бессменный арестант, погибли юность и талант в стенах твоих». Вот видите, там погибали юность и талант, а потому, когда организовался наш Театр на Таганке, то тюрьму сломали к этому времени, а талант и юность, наоборот, процветали в нашем театре. Потому что начиная с главного режиссера нашего театра, который является — я убежден — очень талантливым человеком, и кроме всего прочего, юность — тоже, потому что у нас актеры молодые. Состав в нашем театра очень молодой — до тридцати лет. В нашем театре нужно очень много двигаться и нужно много сил, для того чтобы работать на сцене. Потому что наше самое главное устремление в творчестве — это создание синтетического театра. Театра, в котором будут сливаться воедино много видов искусства одновременно: чтобы это был и балет, и опера, и драматический театр, и цирк, и пантомима, и буффонада и т. д. и т. п. Попытки уже были. В нашем спектакле «Десять дней, которые потрясли мир» это уже, так сказать, расцвело махровым цветом.