Наталья Муравьева - Беранже

Тюрлюпен — истый демократ и самобытный философ. На что ему богатство? На что ему благоволение знати, самого короля?

насмешливо вопрошает Тюрлюпен. Нет, королей и аристократов он не жалует.

Хлебопек — вот истинный друг актера-философа. Тюрлюпен воспевает угнетенных, а не угнетателей.

Что? Ему грозят за это тюрьмой?

— Я готов, — без раздумий отвечает смелый скоморох.

В Тюрлюпене собраны и воплощены те качества, которыми больше всего дорожит в человеке Беранже. Он неподкупен, справедлив, смел и деятелен. Этот скоморох действительно друг народа. Потому так скорбит народ, узнав о его смерти:

То, чего ждет Беранже, что он старается пробудить, ускорить своими песнями, как будто начинает приближаться. Первые вспышки молний пока еще слабо, но уже проблескивают в тучах, сгустившихся над родиной поэта. Гнет должен, наконец, вызвать отпор в народе. Признаки этого сказываются уже на втором году царствования Карла X.

30 ноября 1825 года, когда Париж хоронил известного либерального деятеля генерала Фуа, похороны превратились в манифестацию. Лавки закрылись. Бульвары заполнились стотысячной толпой, двигавшейся за траурными дрогами. Полиция была наготове. Но на этот раз оружие не было пущено в ход.

Некоторое оживление оппозиции наметилось постепенно и в палате депутатов. Парламентские победы либералов вызывали приветственные демонстрации парижан. Но Беранже мало верил в результаты деятельности либеральных вождей:

«Я видел, что нация гораздо более развита, чем эти вожди, и что она опережала своих корифеев, которые считали себя ее высшим выражением», — говорил он.

Во время королевского смотра Национальной гвардии апрельским днем 1827 года из толпы неслись крики:

— Да здравствует хартия!

А когда колонны национальных гвардейцев, направляясь к казармам, проходили мимо дворца Виллеля, народ кричал:

— Долой министров!

— Долой Виллеля!

Взбешенный и перепуганный Виллель в тот же вечер, встретив короля на концерте у герцогини Беррийской, уговорил его распустить Национальную гвардию. Немедленно! Не то этот рассадник крамолы еще покажет себя. Карл X без долгих раздумий согласился с министром.

Парижане, услышав о новом акте монаршего произвола, возмутились.

спрашивает Беранже от лица национальных гвардейцев.

Поэт собственными глазами видит, как на некоторых улицах Парижа строятся баррикады. Это впервые со времен Великой революции!

Властям удалось быстро подавить вспышку народного движения, но водворившаяся в Париже угрюмая тишина вовсе не означала, что недовольство улеглось.

думает и говорит Беранже. И он не дремлет.

Темы, сюжеты искать не приходится. Поэт должен только все искуснее заострять их, искать новых поворотов, чтоб удары становились весомее, чтоб обман, гниль, ничтожество реставрированной монархии все нагляднее раскрывались бы перед глазами народа.

— Если раньше людей пугали адом и нечистой силой, то теперь место чертей с полным на то правом могут занять иезуиты, — говорит поэт друзьям. — Не правда ли, подходящий сюжет для песни?

Героем сатирической песни-новеллы «Смерть Сатаны» Беранже сделал святого патрона иезуитского ордена и его основателя Игнатия Лойолу.

Ловко подсыпав яду в стакан Сатаны, заглянувшего к святому в час обеда, Лойола занял трон издохшего властителя ада.

возглашает иезуитский патрон, успокаивая встревоженных чертей и святош.

Церковники издревле затуманивают народные головы устрашающими сказками об аде и геенне огненной, но не менее вредны созданные с той же целью слащавые сказочки о райских кущах и об ангелах-хранителях. И как смеется Беранже вместе со своими героями над этакими утешительными враками!

В больнице умирает бедняк инвалид. Немало злоключений пережил он на своем веку, но помог ли ему хоть раз прелестнейший ангел-хранитель? Вот он тут, торчит перед ним, пернатый, с благостной миной. Между умирающим и ангелом идет словесная перепалка.

отвечает ангел. Небесный покровитель увертывается от ответа на каждый вопрос своего подопечного.

А уж куда держать умершему путь дальше — дело темное.

Пусть отправляются восвояси ангелы-хранители, измышления святых отцов с их набором лживых сказочек.

Иезуиты-отравители, тупоголовые маркизы, хвастливые и жадные «пузаны», «простоватые», злобные и вероломные короли — до каких же пор будут все они топтать и бесчестить Францию?

В песне «Бесконечно малые, или Будущность Франции», продолжающей тему «Мелюзги», поэт рисует безотрадную картину, которую довелось ему видеть в некоем волшебном зеркале:

(Поэт изменил букву в династическом имени — Барбон вместо Бурбон, — но все произносили и пели «Бурбон».) Это картина будущего. Франция со всеми своими шпиончиками, попиками, генеральчиками и лакейчиками действительно будет такой и в XX веке, если народ ее не поднимется. Таков смысл песни, ее подтекст, призыв, бьющийся в ней.