Лия Престина-Шапиро - Словарь запрещенного языка

В один из таких визитов я застала у нее двух отчаянно споривших гостей. Они казались мне тогда очень пожилыми — оба действительно были значительно старше Рахели. Один из них, совершенно седой, с окладистой бородой, — Лазарь Шолмонович Гордонов, географ и лингвист, знаток иностранных языков. Второй — лысоватый, плотный, как мне показалось, немного напряженный и нервный, — Феликс Львович Шапиро. Рахель относилась к нему с особенным почтением и вниманием. Ее глаза блестели, она была непривычно оживлена и удивительно хороша.

Одна половина стола была завалена библиотечными карточками, испещренными ивритскими буквами, а другая, накрытая белоснежной скатертью, занята приготовленными рукой Рахели салатами и прочими угощениями, а также кофе с цикорием, который в те времена казался мне очень вкусным.

Я понимала, что нервозность Феликса Львовича объяснялась некоторой ревностью к Лазарю Шолмоновичу: они оба были поклонниками Нехамы Лифшицайте. И... оба благоговели перед Рахелыо Марголиной! На концерты «еврейского соловья», как называли Нехаму, оба приходили с цветами и сидели в первом ряду, не сводя с певицы глаз. Феликс Львович обычно просил Рахель купить цветы, а тетя поручала это мне. Я шла на рынок, и букет совершал обратный путь в присутствии всех участников этого романтического действа. Много лет спустя, в Израиле, когда уже не было в живых ни Рахели, ни ее поклонников, я рассказывала это Нехаме, и мы с грустью смеялись.

Рахель Павловна была верной помощницей Феликса Львовича в работе над словарем. Историк и лингвист, она прекрасно разбиралась в вопросах гебраистики: все 28 000 слов с объяснением их происхождения были собственноручно переписаны ею на карточки, которые я видела на столе. Оба понимали важность этой работы, полностью поглотившей все их помыслы и думы. Они много говорили об Израиле. Феликс Львович понимал сионистские устремления Рахели, и с грустыо думал о предстоящем расставании.

Рахель совершенно преобразилась: снова стала широко общаться с людьми, ходить в гости, в концерты, приглашала к себе, отмечала еврейские праздники. Она вновь обрела смысл жизни и однажды сказала Феликсу Львовичу: раньше никогда бы не поверила, что после гибели сына не утрачу интерес к жизни. На что он ей ответил выдержкой из Талмуда: «Над каждым живым творением витает дух Божий и неслышно повелевает: живи, живи, живи».

Думаю, не ошибусь, если скажу, что ее преображению способствовали не только духовная и дружеская близость, но и глубокое чувство любви, охватившее двух пожилых людей. Он был женат, и, разумеется, не находил поддержки в своей семье, несмотря на то, что Рахель помогала ему в уходе за неизлечимо больной женой. Напряженное отношение со стороны его семьи огорчало Рахель, но она понимала, что без нее ему было бы значительно труднее справиться с ситуацией. Она ездила вместе с ним в Ильинку, где находилась больная, убирала, готовила, находила врачей-специалистов. Феликс Львович не мог не оценить ее помощь и проникался еще большим чувством благодарности и любви к моей мудрой, красивой тете. В своих стихах на иврите ои сравнивал себя с Фаустом, которому Бог на старости лет послал любовь и вдохнул в него молодость. Рахель свято хранила их вместе с письмами сына с фронта. Феликс Львович страдал от мысли, что останется один, если она уедет в Израиль. Но разлучил их не отъезд Рахели, а его смерть в 1961 году. Он так и не дожил до выхода словаря.

Рахель снова погрузилась в уныние и траур и стала более активно добиваться разрешения на выезд. В 1962 году через высокопоставленного отца одного из своих учеников ей удалось передать Хрущеву письмо, в котором Рахель обращалась к нему, как и она, потерявшему на фронте сына, с просьбой разрешить ей воссоединиться с семьей в Израиле. И в 1963 году ступила на землю Иерусалима.

В том же году мои родители выслали ей вышедший к тому времени Иврит-русский словарь. С этого момента и до декабря 1971 году, когда автомобильная катастрофа прервала жизнь Рахели, евреи Советского Союза могли слышать ее голос в передачах радиостанции «Коль Исраэль».

(Фрагменты интервью с Израилем Минцем)

— Мы с вами беседовали о появлении в Москве словаря Феликса Шапиро.

— Это было в 1963 году. В том году я был реабилитирован и смог вернуться из вечного поселения, к которому был приговорен, в Москву. Не помню точно, как до меня дошло, что такой словарь появился, и я отправился в единственный магазин, в котором он продавался. Посмотрел на словарь — правдоподобно ли это? И тогда кому-то мысленно произнес благодарственную молитву, не знаю почему. То есть мне понятно почему. Потому, что еврейские буквы и иврит настолько были запрещены...

— Мы с вами договорились, что интервью адресовано тем евреям, которые не собираются уезжать, и должно быть максимально «кашерным».

— Я вас понимаю, но очень трудно самого себя редактировать... Я пошел к кассе и уплатил за десять книг. У выхода ко мне подошел директор магазина и спросил: «Извините, пожалуйста, почему вы купили десять словарей?» Я сказал, что для меня это очень большое событие, я хочу одарить этой книгой своих друзей.

— И как отреагировал на эти слова директор магазина?

— Он, видимо, был взволнован и удивлен, что словарь архаичного языка может вызвать живой интерес у современника. На меня же произвели впечатление евреи, толпящиеся в магазине. Один другому говорит: «Ну, видите, вы все жалуетесь на советскую власть, но вот издали все-таки словарь иврита!» — «А вам понятно, почему это произошло?» — «Коль скоро есть у нас государство свое, есть Израиль, значит язык...»

— Послушайте, вы просто обложили меня своим Израилем.

— Я вам скажу, что мой Израиль — это и ваш Израиль тоже. Я, например, совершенно точно установил в Советском Союзе, что нет такого еврея, который остался бы равнодушным к такому событию...

Я видел женщину, просматривавшую книги, которая спросила: «Что такое ивритский словарь?» — «Вы что, не знаете, что иврит —это еврейский язык?»

Она тут же купила словарь. Я пошел за ней и спросил: «Извините, гражданка, для чего вы купили словарь, если не знаете иврита?» Она сказала: «Это неважно, я уже человек пожилой, но у меня есть дети, внуки. Дай Бог, чтобы они стали им пользоваться, чтоб у них появилось желание и интерес к родному языку...»

Я был рад, что словарь вызывает такую реакцию. Пришел домой, отложил все дела и занялся просмотром словаря. Я был крайне удивлен, мне стало не по себе, что буква «hей» весьма похожа на букву «хет». Меня возмутило: неужели так небрежно можно издать такой словарь, и я написал письмо в издательство иностранных и национальных словарей.