Реджинальд Пэйджет - Фельдмаршал Манштейн. Военные кампании и суд над ним. 1939—1945

Суд встал, а я подошел к Манштейну. Он не скрывал слез. Я уже говорил, что он эмоциональный человек. Фельдмаршал взял меня за руку и произнес: «Вы, мой бывший враг, сняли многолетний камень обиды с моей души». Затем улыбнулся и добавил: «Это был прекрасный день рождения». Это был последний раз, когда я виделся с Манштейном. На следующий день я вернулся в Англию.

Заключительная речь обвинения длилась долго, значительно дольше моей, и заметно отличалась от вступительной. Больше не звучало «безжалостный преступник». Вместо этого везде присутствовал достаточно печальный подтекст, что «оправдание Манштейна превратит в посмешище все предыдущие процессы». Пожалуй, это было наиболее эффективной тактикой из всех, которую могло выбрать обвинение.

Должен признать, я был уверен, что суд вынесет оправдательный приговор. Фон Манштейн раскрыл себя не только в качестве выдающегося солдата, но и честного и гуманного человека. Я считал, что его личностные качества перевесили формальности Королевского предписания, которые делали оправдательный приговор невозможным. Я не думал, что военные могли бы заставить себя вынести обвинительный приговор. И не я один верил в это, поскольку слышал, как один из обвинителей предлагал пари два к одному, что будет вынесен оправдательный приговор, но не нашел желающих. Более того, я до сих пор верю, что, если бы вердикт выносился именно тогда, Манштейн был бы оправдан.

Однако суд взял паузу на три недели, чтобы дать возможность военному прокурору подготовить свою заключительную речь. Время шло, эффект личности отступил на задний план, и внимание привлекли новые соображения. Если Манштейн будет оправдан, то как быть с остальными немцами – уже осужденными и, в некоторых случаях, казненными на основании не отличавшихся по своей сути доказательств? Как, например, быть с фон Воглером, чья вина состояла в том, что он служил под командованием фон Манштейна?

Заключительная речь военного прокурора заняла пять дней. Я читал ее позднее, и она оказалась очень достойной. Он привел в порядок беспорядочные доказательства и документы, представленные за 50 дней. Трудно вообразить себе более честный способ обращения с фактами. В том, что касалось буквы закона, он решительно отвергал каждое представление стороны защиты и советовал суду безоговорочно принять законы Нюрнберга. Он объявил, что ни приказы вышестоящего командования, ни государственные акты не являются обстоятельствами, освобождающими от какой-либо ответственности. Он утверждал, что экзекуции или репрессии военнопленных противозаконны при любых обстоятельствах, невзирая на тот факт, что Наставление по военно-судебному производству провозглашало – и до сих пор провозглашает – не только законность, но и абсолютную необходимость подобных действий при определенных обстоятельствах. Он объявил, что принципы Гаагской конвенции применимы к войне в России, независимо от того, выполняла их Россия или нет, и что военная необходимость уместна только в случаях, особо оговоренных Гаагской конвенцией. Он настаивал, что Манштейн отвечал за исполнительную власть в зоне своей военной ответственности и что игнорированию им злоупотреблений этой властью нет оправданий. Будет справедливо со стороны военных, если они принимают эти законы, объявить, что у них нет иного мнения, кроме как – виновен.

Военный прокурор имел право на свое мнение относительно законов, которых, я уверен, он совершенно искренне придерживался, – точно так же, как я имел право на собственное мнение, что он глубоко заблуждался. Однако я чувствовал, что он согласился бы со мной, если бы я сказал, что непростительно оставлять вынесение окончательного решения, как вопроса немалой правовой сложности и существенной значимости для безопасности нашего государства, на окружного судью и случайным образом подобранных офицеров, которым ранее не представилось возможности участвовать в судебных слушаниях. Недоброжелательность, отрицавшая все права военных преступников на апелляцию, нанесла неописуемый ущерб всей системе международного права. И если существовало дело, которое следовало бы рассматривать в палате лордов, в Тайном совете или даже в Международном трибунале в Гааге, так это именно дело Манштейна. Вместо этого мы имеем мешанину из запутанных и противоречивых решений неквалифицированных юристов, которая ведет к единственному выводу, что существует одно военное преступление – поражение в войне.

Суд вынес свое решение 19 декабря. Фон Манштейн был оправдан по двум статьям обвинения – по польской и по «приказу о комиссарах», что касалось его командования 56-м корпусом.

В отношении Крыма он был оправдан по обвинению о военнопленных, но обвинен в пренебрежении обязанностями командующего в обеспечении гуманного обращения с военнопленными, однако суд сделал заключение, что пренебрежение не носило характер ни намеренного, ни безответственного. Манштейн был оправдан по проистекающему из приказа «Барбаросса» главному пункту обвинения, по партизанской войне, но признан виновным по второстепенным обвинениям в убийстве комиссаров и отдельных русских солдат, а также во взятии заложников – опять же с заключением, что ни один из этих инцидентов не являлся результатом приказов фельдмаршала. Он был оправдан по пунктам, касающимся евреев, и обвинен в пренебрежении обязанностями командующего в обеспечении общественного порядка и безопасности в зоне своей военной ответственности – и здесь суд тоже сделал заключение, что пренебрежение не носило характер ни намеренного, ни безответственного. И наконец, фон Манштейн был оправдан по обвинению, основывавшемуся на письменном приказе фон Рейхенау.

В том, что касалось отступления, то, учитывая оговорку Гаагской конвенции «кроме случаев, когда настоятельно вызывается военною необходимостью», он был оправдан в тех действиях, которые запрещались Конвенцией, и признавался виновным по остальной части обвинений. На самом деле Гаагская конвенция использовалась столь педантично, что по семнадцатому пункту обвинения его оправдали в тактике «выжженной земли», признав ее военной необходимостью, но обвинили в том, что он не оставил население голодать в опустошенной (им же! – Пер. ) стране.

В итоге фон Манштейн был признан виновным в неосуществлении контроля – которое не являлось ни намеренным, ни безответственным – за тыловыми районами в период сражений в Крыму; в непредотвращении выполнения приказов Верховного главнокомандования, которые вполне соответствовали нашему собственному Военному уставу; также его обвинили в принятии во время отступления мер, необходимых для спасения его армий в условиях войны XX в., в мерах, в которых не было необходимости в учитывавшихся Гаагской конвенцией войнах XIX в. – за все это фон Манштейна приговорили к 18 годам тюремного заключения.