Реджинальд Пэйджет - Фельдмаршал Манштейн. Военные кампании и суд над ним. 1939—1945

И опять же по вопросу «репрессий» суд позднее внес поправки в обвинение, поскольку имелись сомнения в отдаче приказов самим Манштейном. В четырех известных случаях репрессии проводились его подчиненными на основании приказа высшего командования, изданного еще до его прибытия, и включали в целом 99 жертв за тот период, когда Манштейн, согласно заявлениям русских, потерял в боях с партизанами 10 000 солдат. Относительно малое количество репрессированных может служить доказательством его сдерживающего влияния. Не следует забывать, что Сталин приказал всем русским убивать немцев в тылу при каждом удобном случае (строго говоря, такого приказа не было; речь идет о выступлении Сталина по радио 03.07.1941 «В захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу…». – Пер. ).

Шестое обвинение, утверждавшее, что мирные жители использовались на земляных работах по сооружению фортификационных сооружений, – само по себе и вовсе незначительно. Семнадцатое и последнее обвинение, по которому Манштейна признали виновным, инкриминировало ему отдачу приказов, по которым гражданское население эвакуировалось из опустошенных (им же! – Пер. ) районов, где он отступал в 1943–1944 гг. Однако это обвинение точно так же можно рассматривать и в пользу Манштейна, пытавшегося спасти население от голода, – раз уж суд согласился с тем, что командующий, согласно законам и обычаям войны, имел право «реквизировать скот, запасы продовольствия и разрушать строения».

По сравнению с тяжестью первоначальных обвинений те, по которым был осужден Манштейн, являются более мелкими, и все же его приговор – фактически пожизненное заключение – лишь незначительно отличается от максимально возможного. Он показывает не пропорциональность наказания содеянному, а лишь попытку идти в ногу с Нюрнбергом.

Теперь совершенно ясно, что Манштейн никогда не инициировал политику жестокости и не был признан виновным в «побуждении и стимулировании своих войск к совершению актов жестокости» – то есть в наиболее важном пункте при любых обвинениях в военных преступлениях. И хотя война в России велась варварскими способами, корпус Манштейна воздерживался от подчинения радикальным приказам Верховного командования. Вины Манштейна не обнаруживалось до того времени, пока его не перевели командовать армией, в район, где эти приказы уже действовали. Просто абсурдно считать, что обычный командующий армией, который только что прибыл в этот регион, мог публично аннулировать приказы, которые уже были известны его новым подчиненным, а также СС. Но даже в таких условиях есть свидетельства, что он старался обуздать их суровость. Очень важной является запись в дневнике Геббельса, неоднократно предупреждавшего Гитлера об оппозиции Манштейна его приказам: «Манштейн и Клейст проявили более гуманное отношение к местному населению в регионах, которые снова перешли под военное управление в результате нашего отступления».

Это доказывает, что Манштейн сам проявлял инициативу по смягчению бесчеловечных мер. Можно было надеяться – и не только ради нашей собственной репутации, – что мы станем руководствоваться схожим чувством человеколюбия в смягчении вынесенного Манштейну сурового приговора.

Я достаточно долго изучал сводки военных действий, чтобы понять, как мало тех, кто командовал армиями в условиях тяжелейших сражений, смогли выдержать такие суровые испытания так же достойно, как Манштейн, – чтобы их слова не расходились с делами. Его приговор – это вопиющий пример или явного невежества, или явного лицемерия».

Достопочтенный Уильям Дуглас Хоум также написал в «Таймс». Он отбыл 12-месячное заключение за отказ выполнять приказ, который посчитал противоречащим правилам гуманности и международного права (в сентябре 1944 г. войска союзников подступили к Гавру; начальник немецкого гарнизона, полковник Вильдермут, после первой волны бомбардировок, просил разрешения эвакуировать французское гражданское население, в чем союзное командование ему отказало; погибло более 3000 мирных жителей, частично уцелело лишь 10 % зданий).

«Сэр,

Как бывший британский офицер, признанный в 1944 г. виновным в неисполнении приказа, я был удивлен, прочитав в ваших обзорах, что фон Манштейн «признан виновным в допущении исполнения приказов высшего руководства». Удивился я потому, что всегда придерживался следующего мнения: 1) если солдат решает, на основании человеколюбивых или политических соображений, ослушаться приказа, то он должен быть готов принять то, что ожидает его в смысле наказания; 2) если солдат выполняет приказ, нравственный ли он или безнравственный (а как много отдается на войне нравственных приказов?), он не может быть за это наказан. По моим соображениям, уже одно это могло бы поддержать дисциплину в армии. Однако сейчас я – надеюсь, как и большинство моих бывших сослуживцев, – поставлен в тупик. Интересно, не представляется ли возможным для господина Э. Шинвелла (в 1947–1950 гг. военный секретарь, в 1950–1951 гг. военный министр) и управления военно-юридической службы, с целью прояснения ситуации, издать директиву для будущего наставления офицерского, сержантского и рядового составов, определяющую: 1) какие приказы следует выполнять, а какие не следует; 2) что влечет за собой большее уголовное наказание – подчинение или неподчинение приказам. В противном случае я боюсь, что в армии не останется ничего военного, кроме ее судов.

Имею честь быть, сэр,

Вашим покорным слугой,

Я получил письмо от фон Манштейна. Он не жаловался, потому что не обладал свойственной немцам жалостью к самим себе.

«Дорогой господин Пэйджет, 11.01.1950 г.

До сегодняшнего дня у меня не было возможности написать вам, чтобы передать свои благодарности, которые я не смог выразить достаточно внятно из-за слабого знания английского языка. До этого мне не позволяла писать сломанная ключица, а продиктовать письмо машинистке мне не разрешили. Поэтому вы получите мои благодарности с опозданием.

За это время я два раза перечитал вашу заключительную речь на английском, и, вникнув таким образом в большее число подробностей, я смог оценить ее как истинный шедевр. Никто больше не смог бы столь эффективно вести мою защиту. Больше никто, учитывая сложившиеся обстоятельства, не смог бы так убедительно заявить требования истины и справедливости, к тому же с позиций солдата и обычного здравого смысла.

Однако мои благодарности относятся не только к тому, как вы вели мою защиту. Они также относятся к человеку, который бескорыстно не жалел сил и времени, чтобы помочь отправлению истинного правосудия. Человеку, который имел смелость показать события прошлого в их истинных цветах и противостоять враждебной пропаганде, с которой, надеюсь, скоро будет покончено. И наконец, я благодарю вас за так ясно выраженные мысли и чувства солдата и за то, что вы, отбросив предвзятость, подчеркнули неизбежность долга солдата подчиняться приказам. Я считаю, что все солдаты любого государства будут благодарны вам за это, и мне остается только надеяться, что ваши слова будут услышаны в политических и юридических кругах.