Александр Житинский - Дневник maccolita. Онлайн-дневники 2001–2012 гг.

Финал просто великолепен.

Наконец понял, за что люблю БГ, даже когда его не люблю.

За его публику.

В зале несколько тысяч, а отморозков нет, шпаны нет. Прекрасные лица.

Я все размышлял, отчего в ЖЖ почти все так прилично, в общем, пишут? Новая генерация? Профессии располагают?

Но вот Маха и еще ряд юзериц поведали, что уже накатали не по одному коммерческому роману. Рука набита, так сказать.

Интересно, стал бы я сочинять коммерческие романы по молодости, когда быстро писал и жрать было нечего? Вообще сочинял я что угодно для заработка – сценарии для радио, тв, научпоп-кино, кино игровое… Но не прозу собственно. Тогда понятия коммерческой прозы и не было. Хотя для денег можно было писать и прозу – что-нибудь о рабочих, о производстве, чисто такое реалистическое.

Приехал домой, говорит, дверь открыта, компьютера нет.

С монитором и сканером унесли.

Больше ничего ценного у Горчева не было.

И в милицию не заявишь без паспорта и регистрации. Да и толку.

Лет 5 назад ночью сорвали решетку на окне и унесли 3 компьютера и немного периферии.

Мы тогда снимали двухкомнатную квартиру в первом этаже.

Приходил дознаватель, расспрашивал, записывал.

Конечно, без толку.

Вчера ходили на Гришковца с Леной и Горчевым.

Объяснять, кто это такой, для тех, кто не знает, не буду. Я сам мало про него знаю.

Но было очень хорошо. Спектакль называется «Как я съел собаку». Полтора часа на сцене один человек рассказывает про свою жизнь. Как он был маленьким, а потом как он служил во флоте.

И это театр.

При том, что смеется зал почти непрерывно, сразу ясно, что это совсем другое, чем «разговорный жанр» на эстраде. Чем сатирики-юмористы, пропади они пропадом.

Это видно по паузам, по той тишине в зале, когда зал думает и чувствует что-то важное и нужное.

И эти секунды не менее важны, чем минуты смеха.

Да и смех не от штампованных реприз, не от эстрадной пошлости, а от точности эмоций, от узнавания простейших жизненных моментов, скромных воспоминаний детства, которые есть у всех.

Между прочим, это очень близко тому, что Горчев делает в текстах. Я ему сказал об этом. И лирические герои близки. Гришковец только не матерится. Но мог бы, это было бы не менее интересно.:)

Короче, молодец Гришковец! Пойдем еще на его спектакли.

Между прочим, народ в зале был вполне респектабельный, у подъезда ТЮЗа дорогие машины. Билеты по 500–600 руб. первые ряды. Нам удалось достать по 200. Более дорогие сейчас не по карману.

Сегодня, в день 8 Марта, я открываю давно обещанные мемуары на тему «Мои встречи с Великими, Интересными, Популярными (VIP).

Предупреждаю, что эти мемуары – абсолютно шутейные. Очень часто эти встречи были более чем мимолетны и происходили в атмосфере легкого/глубокого алкогольного опьянения.

Это была единственная в моей жизни личная встреча с прославленным поэтом.

Году этак в 85–86-м я должен был ехать в составе писательской группы в Эстонию. Поездка предполагалась из Москвы, посему мы прибыли туда и коротали время до поезда с моим другом, поэтессой Ириной З.

Выпили немного, и встал вопрос о том, что нужно взять с собой в поезд.

А в буфете ЦДЛ, где мы сидели, категорически не хотели давать «с собой». Я пытался.

Ира говорит:

– Саша, вон видишь, там сидит Евтушенко. Пойди к нему, подари мою книжку, я подпишу, и попроси его взять пару бутылок вина. Ему дадут. Он меня знает, он меня включил в Антологию. Мне самой неудобно.

А мне удобно, да?

Тем не менее голод не тетка. Беру книжку, подхожу к Е. А. Так, мол, и так, вон там сидит Ира З., вот книжка, не возьмете ли для нас 2 бутылки вина?

Он холодно отвечает:

– Нет, не могу. Вы меня, типа, за другого приняли.

Возвращаюсь к Ире.

– Отказал, сука, – говорю.

Не успели мы посетовать на снобизм Е. А., как он воздвигся над нашим столиком и широким жестом поставил на него 2 бутылки вина. Присел и стал разговаривать с Ирой. На меня подчеркнуто не обращал ни малейшего внимания. Будто меня тут не сидело.

Поговорив так минут пять, он встал, поцеловал Ире ручку и удалился. Но, отойдя три шага от столика, он обернулся, сделал эффектный жест рукой, указывающий одновременно на меня и стоящие на столе бутылки, и сказал громко, чтобы все слышали:

– А вот эти вещи надо уметь делать самому!

Я был в полном говне.

Сейчас уже мало кто знает, кто такой Геннадий Гор. А в мое время он бы известным писателем-фантастом.

В 1972 году я закончил писать свою повесть «Лестница». Перепечатал ее на машинке в 6 экземплярах, и она стала гулять в питерском самиздате. Прочитав ее, мне звонил Гранин, отзывы были волнующие, но все сходились в мнении – напечатать это невозможно.

Что и подтвердилось. Опубликована она была лишь через 8 лет, потом переведена на много языков и экранизирована.

Но тогда я был начинающим и молодым, и меня приглашали для знакомства.

Меня пригласил Геннадий Гор. Я поехал к нему на дачу в Комарово. Он был грузный лысый старик. Примерно такой, как я сейчас, но я еще не совсем лысый. Мы сели на веранде.

Некоторое время он с любовью смотрел на меня, предполагая во мне гения.

– Скажите, а какие у вас отношения с пространством? – наконец спросил он.

– Ну… самые нормальные, – отвечал я.

– Как? Вы хотите сказать… что это всё вы выдумали?

– Ну да, – простодушно ответил я.

Он сразу потерял ко мне интерес. Он думал, что я сумасшедший. Обидно.

Я и сам хотел быть сумасшедшим, но еще больше хотел быть честным.

Я все это выдумал.

Бобров был хоккеистом и футболистом. А мой отец был генералом и часто отдыхал в Архангельском, где была база ЦДКА. И семья отца посещала.

Он дружил со спортсменами. Вообще мой отец был общителен, что и мне передалось.

Мне было лет десять, не больше. И я сидел у Боброва на коленях.

Больше ничего не помню.

И он тоже, Царство ему небесное.

Благодаря общительности моего отца, мне посчастливилось увидеть Александра Трифоновича Твардовского.

Это было в 1956 году, когда Твардовский ехал из Москвы во Владивосток на автомобиле и писал поэму «За далью даль», а мы как раз и жили во Владивостоке. Мне было 15 лет.

Отец пригласил его на дачу на Океанской. Сидели на веранде, было много закуски и водки. Твардовский что-то рассказывал.

Под конец его попросили почитать стихи.