Владимир Пуришкевич - Убийство Распутина

Государь телеграфировал Александре Федоровне так: «Видел Мишу Веселкина, он оказывает неоценимые услуги местному краю» и т. д., и т. д. Большая телеграмма государя царице, посланная из Рени, была частного характера и была подписана «Ники» или «Никс».

И вот в день доклада моего государю 3 ноября, когда я описывал обстановку этого фронта и коснулся благотворной деятельности Веселкина, государь донельзя оживился, был чрезвычайно доволен моею его характеристикой и, перебивая мой доклад, сказал:

«Да, да, я давно знаю Веселкина, это прекрасный, дельный администратор, на своем месте, в особенности при данной боевой обстановке, я очень его ценю и крайне им дорожу. Мне приятен ваш отзыв о нем».

Это было 3 ноября в Могилеве, а 7-го того же ноября произошло следующее в Петрограде: в 11 час. утра я входил в Государственную Думу, направляясь в бюджетную комиссию, где происходило заседание.

На пути, в Екатерининском зале, навстречу мне идет морской министр И. К. Григорович, мы здороваемся, и с первых же слов последний спрашивает:

«В. М., вы давно с фронта и откуда?»

Едва я успел открыть рот и сказать «сегодня, с Румынского», как Григорович, перебивая меня, хватает сочувственно за плечо и с горечью восклицает:

«Да? А бедный-то наш М. М. Веселкин!»

«Что такое?» — спрашиваю.

«Уволен», — уныло говорит мне Григорович.

«Не может быть! Зачем же вы это сделали, — восклицаю я, — когда он там так полезен, так необходим, и государь, знающий о его работе, самого лестного о нем мнения». Григорович горько усмехнулся.

«В том-то и дело, что уволил его не я и что морское министерство узнало об этом последним, а уволен он прямо со ставки вчера неведомо по каким проискам и за что и на место его уже назначен адмирал Ненюков».

«Послушайте, — говорю, — Иван Константинович, вы мне рассказываете что-то поистине несуразное: ведь государь еще 3 ноября мне его хвалил».

«Да, — заметил с ударением Григорович, — но ведь это было 3-го, а сегодня у нас 7-е, и вы знаете лучше, чем кто-либо другой, что у нас в России сейчас оценка личности, в особенности стоящей на административном посту, совершается не по деятельности администратора, а происходит в зависимости от настроений в «сферах».

Я вздохнул, пожал плечами, и мы расстались.

Можно ли надеяться на какой-либо «курс» в России при наличности явлений, подобных этому?

Слыхал сегодня, что главноуполномоченный Красного Креста при ставке государя Кауфман-Туркестанский уволен со своего места. Увольнение произошло, говорят, на почве распутинских интриг, ибо императрица Александра Федоровна крайне возмутилась тем, что Кауфман не только сочувственно отозвался государю о моей речи 19 ноября, но и привез стенограмму ее для прочтения его величеству.

Сегодня заезжал в Думу с целью просить членов Думы осмотреть мой санитарный поезд перед отправлением его на Румынский фронт. Меня неоднократно просили многие из сотоварищей, наслышавшись, как они говорили, хорошего о моих отрядах на фронте, ознакомить их с постановкой у меня дела.

Я пригласил членов Думы пожаловать на Варшавский вокзал в 9 час. утра 17 декабря, когда я вечером собираюсь выехать на фронт.

Выбрал я этот день нарочно, ибо если в ночь на 17-е удастся благополучно покончить с Распутиным, то не может быть ничего лучшего, как через несколько часов после этого, как ни в чем не бывало, показывать мой поезд большому числу людей, интересующихся делом, и иметь возможность отвлечь свои мысли от кошмара пережитой ночи.

Вопрос лишь в том, выдержат ли мои нервы и смогу ли я поспать хоть несколько часов в те часы ночи, которые останутся мне для сна после кончины Распутина и перед посещением поезда членами Думы?

А поезд мой посмотреть стоит: я с гордостью и удовлетворением смотрю на результат моих хлопот по его снабжению, и мне сладко думать, что все это я раздам там, на позициях, на чужбине, родным героям: солдату и офицеру, стоящим на страже русской чести и проводящим бессменно третий год войный бок о бок в тесном братском единении друг с другом, неся равные лишения и живя в одинаковых условиях в суровых окопах.

Сегодня был на заседании совета главного управления Красного Креста. Вот учреждение, поражающее косностью: толковых всего лишь два или три человека, и среди них Ордин и человечек себе на уме Чаманский, вертящий там всем и играющий первую скрипку, конечно, не без большой выгоды для себя.

Славный председатель Ильин спеленат, как младенец, и на положении не то бонзы, не то Далай-Ламы, остальные частью статисты, на ролях свадебных генералов, а частью просто превосходительная шантрапа, привыкшая считать за дело только бумагу под номером и чуждая всякой отзывчивости живому и великому делу милосердия.

Чего стоит одна лишь фигура барона А. Ф. Майндор-фа, с которого песок сыпется уже, по-видимому, лет 20 и который тем не менее в совете Креста все еще на положении активного деятеля.

Просидел я с полчаса, прослушал бесконечные дебаты о том, дать ли или не дать пособие в 40 руб. сестрам X, У, Z. Меня стошнило от этой деловитости, и я уехал.

Сегодня утром звонок в телефон: «Ваня приехал», значит, мы собираемся.

В 10 час. я был у Юсупова, куда приехал с д-ром Лазавертом. Дмитрий Павлович и поручик С. были уже там. Юсупов доложил нам, что Распутин согласился приехать к нему 16-го вечером и что все идет в этом отношении превосходно.

Мы вновь повторили друг другу выработанный нами план действия, решив, по смерти Распутина, бросить труп его в Старую Невку, где место уединеннее в ночные часы, чем вдоль канала, идущего от Фонтанки к Царскосельскому вокзалу.

В добавление к раньше нами намеченному, мы решили поставить большой граммофон в тамбуре, ведущем из гостиной князя, находящейся наверху, к его столовой, куда по приезде прямо должен пройти Распутин, помещающейся, как я уже сказал, в полуподвальном этаже дворца.

Граммофон будет поставлен у витой лестницы рупором к ней, и в момент прибытия Распутина во дворец граммофон будет заведен, ибо хотя граммофон и слабое, и приевшееся развлечение, но, тем не менее, развлечение; игрой его будут достигнуты две цели: во-первых, Распутин может подумать, что собравшееся наверху дамское общество слушает музыку и вследствие этого молодая графиня, знакомства с коей он так жаждет, не может к нему тотчас же сойти, а во-вторых, игра граммофона могла бы заглушить наши голоса, если бы мы прослушали стук подъезжающего автомобиля и продолжали бы громко беседовать между собою наверху.

Закусив и выпив чаю, в 11 час. мы разъехались по домам, причем Юсупов, перед самым моим отъездом, вынул из письменного стола средней величины двухфунтовую каучуковую гирю, подобную тем, коими делают ручную комнатную гимнастику.