Владимир Пуришкевич - Убийство Распутина

Автомобиля моего решительно нельзя было узнать с поднятым верхом, он кичем не отличался от других, встречавшихся нам на пути.

Согласно выработанному нами плану, мы должны были подъехать не к главному подъезду Юсуповского дворца, а к тому малому, к которому Юсупов намеревался подвезти и Распутина, для чего требовалось предварительно въехать во двор, отделявшийся от улицы железной решеткой, с двумя парами таких же железных ворот, которые, по уговору, должны быть к этому часу открытыми.

Подъезжая ко дворцу, однако, видим, что обе пары ворот закрыты; полагая, что еще рано, мы, не уменьшая хода автомобиля, проехали мимо дворца и там, замедлив ход, сделали круг через площадь Мариинского театра и вновь вернулись на Мойку по Прачешному переулку. Ворота оказались опять закрытыми.

Я был вне себя. „Давай к главному подъезду! — крикнул я Лазаверту. — Пройду через парадное, и когда откроют железные ворота, въедешь и станешь с автомобилем вон у этого малого входа".

Я позвонил. Дверь открыл мне солдат, и я, не сбрасывая шубы, оглянувшись, есть ли еще кто-либо в подъезде (на скамейке сидел еще один человек в солдатской форме, и больше не было никого), повернул в дверь налево и прошел в помещение, занимаемое молодым Юсуповым.

Вхожу и вижу; в кабинете сидят все трое.

— А!! — воскликнули они разом. — Vous vоilа! [10] А вот и вы. А мы вас уже пять минут как ждем, уже начало первого.

— Могли бы прождать и дольше, — говорю, — если бы я не догадался пройти через главный подъезд. Ведь ваши железные ворота к маленькой двери, — обратился я к Юсупову, — и по сию минуту не открыты.

— Не может быть, — воскликнул он, — я сию же минуту распоряжусь, — и с этими словами он вышел.

Я разделся. Через несколько минут в шоферском костюме по лестнице со двора вошел д-р Лазаверт и Юсупов.

Автомобиль был поставлен на условленное место, у маленькой двери во дворе, после чего мы впятером прошли из гостиной через небольшой тамбур по витой лестнице вниз в столовую, где и уселись вокруг большого обильно уснащенного пирожным и всякою снедью чайного стола.

Комната эта была совершенно неузнаваема; я видел ее при отделке и изумился умению в такой короткий срок сделать из погреба нечто вроде изящной бонбоньерки.

Вся она была разделена на две половины, из коих одна ближе к камину, в котором ярко и уютно пылал огонь, представляла собою миниатюрную столовую, а другая, задняя, нечто среднее между гостиной и будуаром, с мягкими креслами, с глубоким изящным диваном, перед коим на полу лежала громадная, исключительной белизны, шкура-ковер белого медведя. У стенки под окнами в полумраке был помещен небольшой столик, где на подносе стояло четыре закупоренных бутылки с марсалой, мадерой, хересом и портвейном, а за этими бутылками виднелось несколько темноватого стекла рюмок. На камине, среди ряда художественных старинных вещей, было помещено изумительной работы распятие, кажется мне, выточенное из слоновой кости.

Помещение было сводчатым, в стиле старинных расписных русских палат.

Мы уселись за круглым чайным столом, и Юсупов предложил нам выпить по стакану чая и отведать пирожных до тех пор, пока мы не дадим им нужной начинки.

Четверть часа, в продолжение коих мы сидели за столом, показались мне целою вечностью, между тем особенно спешить было не к чему, так как Распутин предупредил еще раньше Юсупова, что шпики всех категорий покидают его квартиру после 12-ти ночи, и, следовательно, толкнись Юсупов к Распутину до половины первого, он как раз мог напороться на церберов, охранявших «старца».

Закончив чаепитие, мы постарались придать столу такой вид, как будто его только что покинуло большое общество, вспугнутое от стола прибытием нежданного гостя.

В чашки мы поналивали немного чаю, на тарелочках оставили кусочки пирожного и кекса и набросали немного крошек около помятых несколько чайных салфеток; все это необходимо было, дабы, войдя, Распутин почувствовал, что он напугал дамское общество, которое поднялось сразу из столовой в гостиную наверх.

Приведя стол в должный вид, мы принялись за два блюда с пти-фурами. Юсупов передал д-ру Лазаверту несколько камешков с цианистым калием, и последний, надев раздобытые Юсуповым перчатки, стал строгать яд на тарелку, после чего, выбрав все пирожные с розовым кремом (а они были лишь двух сортов: с розовым и шоколадным кремом) и отделив их верхнюю половину, густо насыпал в каждое яду, после чего, наложив на них снятые верхушки, придал им должный вид. По изготовлении розовых пирожных мы перемешали их на тарелках с коричневыми, шоколадными, разрезали два розовых на части и, придав им откусанный вид, положили к некоторым приборам

Засим Лазаверт бросил перчатки в камин, мы встали из-за стола и, придав некоторый беспорядок еще и стульям, решили подняться уже наверх. Но, помню как сейчас, в эту минуту сильно задымил камин, в комнате стало сразу угарно, и пришлось провозиться по крайней мере еще десять минут с очисткой в ней воздуха. Наконец, все оказалось в порядке.

Мы поднялись в гостиную. Юсупов вынул из письменного стола и передал Дмитрию Павловичу и мне по склянке с цианистым калием в растворенном виде, каковым мы должны были наполнить до половины две из четырех рюмок, стоявших внизу в столовой за бутылками через двадцать минут после отъезда Юсупова за Распутиным.

Лазаверт облачился в свой шоферский костюм. Юсупов надел штатскую шубу, поднял воротник и, попрощавшись с нами, вышел.

Шум автомобиля дал нам знать, что они уехали, и мы молча принялись расхаживать по гостиной и тамбуру у лестницы вниз.

Было тридцать пять минут первого. Поручик С. пошел проверить, в порядке ли граммофон и наложена ли пластинка; все было на месте.

Я вынул из кармана отдавливавший его мой тяжелый «соваж» и положил его на стол Юсупова.

Время шло мучительно долго. Говорить не хотелось. Мы изредка лишь перебрасывались отдельными словами и, посоветовавшись о том, можно ли курить и не дойдет ли дым сигары или папиросы вниз (Распутин не хотел, чтобы сегодня, в день его посещения, у князя Юсупова были гости мужчины), стали усиленно затягиваться: я сигарой, а С. и Дмитрий Павлович папиросами.

Без четверти час великий князь и я, спустившись в столовую, налили цианистый калий, как было условлено, в две рюмки, причем Дмитрий Павлович выразил опасение, как бы Феликс Юсупов, угощая Распутина пирожным, не съел бы второпях розового и, наливая вино в рюмки, не взял бы по ошибке рюмки с ядом. «Этого не случится, — заметил я уверенно великому князю, — Юсупов отличается, как я вижу, громадным самообладанием и хладнокровием».

Исполнив свое дело, мы вновь поднялись наверх, чутко прислушиваясь к малейшим звукам, доходившим с улицы.