Владимир Пуришкевич - Убийство Распутина

«Едут!» — полушепотом заявил я вдруг, отходя от окна.

Поручик С. кинулся к граммофону, и через несколько секунд раздался звук американского марша «Янки-дудль», который и посейчас, по временам, преследует меня.

Еще мгновение — слышим стук автомобиля уже во дворе, хлопающую дверцу автомобиля, топот стряхивающих снег ног внизу и голос Распутина: «Куда, милый?» Засим дверь от столовой закрылась за обоими приехавшими, и через несколько минут снизу по лестнице поднялся к нам д-р Лазаверт в своем обыкновенном костюме, снявший и оставивший внизу шоферские доху, папаху и перчатки.

Затаив дыхание, мы прошли в тамбур и стали у перил лестницы, ведущей вниз, друг за другом в таком порядке: первым к лестнице я, с кастетом в руках, за мною великий князь, за ним поручик С., последним д-р Лазаверт. Мне трудно определить, сколько времени в напряженнейшем ожидании провели мы, в застывших позах у лестницы, стараясь не дышать, не двигаться и вслушиваясь буквально в каждый шорох, происходивший внизу, откуда доносились к нам голоса разговаривавших то порою в виде односложных звуков, то в связной речи, но расслышать того, что говорилось, мы не могли; полагаю, что мы простояли у лестницы не менее получаса, бесконечно заводя граммофон, который продолжал играть все тот же «Янки-дудль».

Того, чего мы ожидали, не произошло, а ожидали мы хлопанья пробок и откупоривания Юсуповым бутылок, стоявших, как я уже сказал, внизу. Это должно было стать показателем, что дело идет на лад и что через несколько минут после того Распутин окажется трупом. Но… время шло, мирная беседа внизу продолжалась, а собеседники, очевидно, не пили и не ели еще ничего.

Наконец, слышим, дверь снизу открывается. Мы на цыпочках бесшумно кинулись обратно в кабинет Юсупова, куда через минуту вошел и он.

— Представьте себе, господа, — говорит, — ничего не выходит, это животное не пьет и не ест, как я ни предлагаю ему обогреться и не отказываться от моего гостеприимства.

Что делать?

Дмитрий Павлович пожал плечами:

— Погодите, Феликс: возвращайтесь обратно, попробуйте еще раз и не оставляйте его одного, неровен час, он поднимется за вами сюда и увидит картину, которую менее всего ожидает, тогда придется его отпустить с миром или покончить шумно, что чревато последствиями.

— А как его настроение? — спрашиваю я у Юсупова.

— Н-неважное, — протягивая, отвечает последний, — можете себе представить, он как будто что-то предчувствует.

— Ну, идите, идите, Феликс! — заторопил Юсупова великий князь. — Время уходит.

Юсупов опять спустился вниз, а мы вновь заняли в том же порядке свои места у лестницы.

Прошло еще добрых полчаса донельзя мучительно уходившего для нас времени, когда, наконец, нам ясно послышалось хлопанье одной за другой двух пробок, звон рюмок, после чего говорившие до этого внизу собеседники вдруг замолкли.

— Пьют, — прошептал мне над самым ухом Дмитрий Павлович, — ну, теперь уже ждать недолго.

Мы застыли в своих позах, спустившись еще на несколько ступеней по лестнице вниз. Но… прошло еще четверть часа, а мирный разговор и даже порою смех внизу не прекращались.

— Ничего не понимаю, — разведя руками и обернувшись к великому князю, прошептал я ему. — Что он, заколдован, что ли, что на него даже цианистый калий не действует!

Дмитрий Павлович пожал плечами:

— Погодите, слышите, вот, кажется, уже внизу что-то неладно.

И действительно, как будто послышался оттуда стон. Но это оказалось аберрацией слуха, и через минуту снизу опять послышалось мирное журчание речи одного из собеседников и односложные слова, по-видимому, со стороны другого.

Мы поднялись по лестнице вверх и всею группою вновь прошли в кабинет, куда через две или три минуты неслышно вошел опять Юсупов, расстроенный и бледный.

— Нет, — говорит, — невозможно. Представьте себе, он выпил две рюмки с ядом, съел несколько розовых пирожных, и, как видите, ничего, решительно ничего, а прошло уже после этого минут, по крайней мере, пятнадцать. Ума не приложу, как нам быть, тем более, что он уже забеспокоился, почему графиня не выходит к нему так долго, и я с трудом ему объяснил, что ей трудно исчезнуть незаметно, ибо там наверху гостей не много, но что, по всем вероятиям, минут через десять она уже сойдет; он сидит теперь на диване мрачным, и, как я вижу, действие яда сказывается на нем лишь в том, что у него беспрестанная отрыжка и некоторое слюнотечение. Господа, что вы посоветуете мне? — закончил Юсупов.

— Возвращайтесь обратно, — заметили мы ему, — яд должен, наконец, сделать свое дело, а если тем не менее действие его окажется безрезультатным, поднимайтесь к нам по прошествии пяти минут обратно, и мы решим, как покончить с ним, ибо время уходит, теперь глубокая ночь, и утро может нас застать с трупом Распутина в вашем дворце.

Юсупов медленно вышел и прошел вниз.

В это время я обратил внимание на то, что доктора Лазаверта нет среди нас. Еще несколько раньше я заметил, что этот крепчайшего телосложения человек чувствует себя от волнения положительно дурно он то нервно шагал по кабинету, апоплексически краснея и в изнеможении опускаясь в глубокие кресла под окном, то хватался за голову, обведя нас всех блуждающим взглядом.

— Что с вами, доктор? — спросил я его.

— Мне дурно! — ответил он полушепотом. — У меня чрезвычайно напряжены нервы Мне кажется, я не выдержу. Я никогда не думал, что я так мало способен держать себя в руках. Поверите ли, меня сейчас может повалить пятилетний ребенок.

Я крайне удивился, ибо за все время пребывания в моем отряде д-ра Лазаверта, неоднократно работавшего на передовых позициях не только под орудийным, но и под пулеметным огнем неприятеля, за что он был награжден двумя георгиевскими крестами, он проявил себя человеком большой выдержки, самообладания и несомненного мужества.

«Да, — подумал я, — храбрость там одно, а здесь совсем другое».

— Где Лазаверт? — спросил я поручика С. по уходе Юсупова.

— Не знаю, — ответил последний, — должно быть, у автомобиля.

«Странно», — подумал я и намеревался уже спуститься за ним, как вдруг увидел его, бледным, осунувшимся, входящим в дверь кабинета.

— Доктор, что с вами? — воскликнул я.

— Мне стало дурно, — прошептал он, — я сошел вниз к автомобилю и упал в обморок, к счастью ничком, снег охладил мне голову, и, только благодаря этому я пришел в себя. Мне стыдно, В. М., но я решительно ни к чему не гожусь.

— Доктор, доктор! — проходя в это время мимо нас и качая головой, промолвил Дмитрий Павлович. — Вот не сказал бы.

— Ваше высочество, — разводя руками и как бы извиняясь, ответил Лазаверт, — виноват не я, а моя комплекция.

Мы оставили Лазаверта в покое, предоставив его самому себе, и стали ждать.