Ярослав Иосселиани - В битвах под водой

— Ну что ж, прокладка произведена… по первому разу даже… неплохо, но малость небрежно!

Похвала эта была настолько неожиданной для меня, что я не нашелся, что сказать, и так и остался стоять, пока командир и комиссар не удалились на мостик.

Когда «Касатка» снялась со швартовов и вышла в море, я был вызван на мостик старпомом и поставлен на вахту.

— Вы, как штурман, обязаны стоять на вахте с первой боевой сменой, официальным тоном заявил он мне, — сейчас очередь вашей смены, заступайте на вахту!

Робость моих действий на командном пункте не могла ускользнуть от внимательных, опытных глаз Фартушного, который стоял в кормовой части мостика и беседовал с Нарновым.

— Лейтенант Иосселиани, во время учебы в морском училище вы стажировались вахтенным командиром?

— Так точно, стажировался.

— Так вот, здесь у нас в основном такие же обязанности вахтенного командира, какие на вас лежали там. Вы полновластно командуете кораблем. Никакой неуверенности и робости не должно быть. Меня на мостике нет. Не обращайте внимания на то, что я здесь присутствую! Сами командуйте кораблем!

Тем временем сигнальщик доложил о том, что прямо по носу обнаружено плавающее бревно. Я глянул в бинокль и с ужасом убедился в правоте доклада матроса. Подводная лодка имела большой ход, ненавистное бревно быстро сближалось с кораблем и вот-вот могло ударить о борт. Не соображая, что предпринять, я растерянно уставился на командира, но тот смотрел в другую сторону.

— Товарищ вахтенный командир, бревно быстро приближается, ударит в нос подводной лодки! — методично докладывал сигнальщик.

— Товарищ командир, бревно ударит в борт! — закричал я не своим голосом.

— Что вы на меня кричите?! Управляйте кораблем, уклоняйтесь! — Резкий голос Фартушного вывел меня из оцепенения, и я тут же, напрягая голосовые связки, почти истерически скомандовал на руль: «Право на борт!»

Подводная лодка покатилась вправо, и я видел, как злосчастное бревно постепенно начало уходить от нас левее и левее и, наконец, прошло по левому борту, так и не задев корабль.

— Ложитесь на курс! — уже спокойнее, но так же решительно напомнил Фартушный.

— Лево на борт! — громко скомандовал я.

Постепенно все пришло в норму. Корабль, наконец, лег на прежний курс, и бревно осталось далеко за кормой.

Случай с бревном меня очень огорчил. Хотя все на корабле скоро забыли об этом и никто о бревне не вспоминал, я был уверен, что в душе многие смеются надо мной. Всю жизнь я больше всего боялся насмешек, особенно со стороны друзей и товарищей, а теперь, мне казалось, почва для таких насмешек и издевательств была самая подходящая.

Вахту я сдавал командиру минной части старшему лейтенанту Василию Акимовичу Маргасюку. Сдав вахту, я осторожно спросил его, как реагируют подводники на мои промахи на вахте. Маргасюк улыбнулся и почти шепотом сказал:

— Можешь не беспокоиться. Командир не позволяет превращать служебные ошибки в предмет для шуток. Единственно, что он ненавидит и сам иногда высмеивает, это лень. А если этого не наблюдается, он все прощает…

Сменившись с вахты, я спустился в лодку и отправился в жилой отсек, так как изрядно устал, простояв четыре часа на мостике, и решил прилечь отдохнуть. Но едва я растянулся на койке, как мне передали приказание командира явиться в центральный пост. Над штурманским столом с циркулем в руках наклонился Фартушный. Увидев меня, он спросил:

— Куда вы ушли, штурман? Я спустился с мостика вслед за вами, но вы убежали так быстро, что я не смог вас догнать.

— Хотел прилечь отдохнуть…

— Как, уже успели устать?

— Немного. Ночь плохо спал, а вахта…

— Рано устаете, лейтенант! Моряк должен не только приучить себя не спать ночь, другую, но и добиться, чтобы даже не клонило ко сну. А это достигается длительной тренировкой. Потом… потом, сменившись с вахты, надо первым делом бежать к штурманскому столу, проверить прокладку, расчеты… Вам, как молодому штурману, надо бы изучить район нашего плавания…

Фартушный задал несколько контрольных вопросов, и я сразу убедился, что совершенно не знаком с обстановкой на море на участке нашего плавания.

— Теперь ясно? — командир лукаво улыбнулся и вышел из отсека, оставив меня в растерянности у штурманского столика.

Оставшись один, я немедленно приступил к изучению района нашего плавания и вскоре убедился, что задача эта очень трудная и быстро ее решить никак не удастся.

— Что голову опустил? Почему такой грустный вид? — услышал я вдруг за спиной голос Нарнова. — Зубы не болят случайно?

— Хуже, товарищ комиссар. Ничего из меня не выйдет, теперь я убедился.

— Постой, постой! Ты и впрямь отчаялся, — Нарнов перестал шутить. Расскажи, в чем дело.

Я рассказал подробно о своем разговоре с Фартушным.

— Только и всего? Вот ты какой! — махнул рукой Нарнов. — Командир ведь не требует невозможного. Все это надо изучать постепенно, а не сразу, в один присест. И потом, с каких это пор комсомольцы впадают в панику? Выпиши в тетрадь все, чего не знаешь, и изучай себе по частям, между делом. Я уверен, что уже через неделю — две ты будешь многое знать наизусть.

До конца дня, отрываясь лишь для наблюдения за приборами кораблевождения, я проработал у штурманского столика. Прокладывая курсы, я еще и еще раз уточнял местонахождение корабля, запоминал и заносил в записную книжку характерные особенности мест, по которым мы проходили.

К вечеру погода начала свежеть, и вскоре поднялся шторм, редкий в летнее время на Черном море. Северовосточный порывистый ветер достигал временами девяти баллов. «Касатку» сильно качало. Через мостик перекатывались огромные волны, вода попадала внутрь корабля. Было холодно не только на мостике, но и в центральном посту, и во всех отсеках лодки.

— Вы ужинали? — услышал я голос Фартушного. — По-моему, время заступать на вахту…

— Никак нет, еще не ужинал!

— Надо все делать своевременно. Быстро идите ужинать, затем на вахту.

— Есть! — ответил я и направился в кают-компанию. Все офицеры уже поужинали и разошлись. В кают-компании оставался только Нарнов, о чем-то беседовавший с вестовым.

— Мне только второе, пожалуйста, первое я есть не буду! — ответил я на предложение вестового.

— Надо ужинать поплотнее, — вмешался комиссар, — иначе может укачать.

— Меня уже укачало, но пока терпимо, — сознался я.

— Молодец, что не скрываешь. А то молодые лейтенанты часто считают позорным признаться, что их укачало. Наш командир говорит, что укачиваются все люди, но все по-разному ведут себя. Одни становятся нетрудоспособными, беспомощными, а другие могут перебороть себя и несут службу.

Пока я поднимался на мостик, на трапе меня окатило с головы до ног, и я предстал перед Фартушным совершенно промокший.