Виктор Баранец - Потерянная армия: Записки полковника Генштаба

Исчезали самоуверенные ухмылки с лиц других «интеллектуалов».

Мы вгрызались в словари и энциклопедии, отыскивая загадочное словечко «апперцепция».

На следующее утро Кузиков говорил перед строем:

— Товарищи курсанты! Я хотя и не Кант, но хорошо понимаю, что каждый из вас транс-цен-ден-та-лен… Но с помощью эмпирического опыта мы обязаны с вами находить общий язык и таким образом наши служебные отношения достигнут кватроченто…

Такими приемами он вытравлял из молодых офицерских душ пустую спесь. Во время свиданий с девушками мы уже не хвастались им, что на учениях пережили «ургентное состояние» (угрожающее жизни). Находили простые русские слова.

Однажды Кузиков за серьезную провинность был вынужден отправить курсанта Тарасевича на гауптвахту. Потом полковник вызвал меня в канцелярию, угостил теплыми домашними пирожками с капустой и вручил мне небольшой термос:

— Отвезешь Тарасевичу на гауптвахту.

В термосе тоже были горячие пирожки.

…Лет семь спустя, уже офицером, был я в командировке в Риге. Мой поезд уходил среди ночи. Через окно своего купе я вдруг увидел на сумрачном перроне, как майор ведет под руку совершенно «переломанного» полковника к соседнему поезду, уходящему на Калининград. Я узнал Кузикова и выскочил на перрон. Он висел на руке майора и глазами боксера, находящегося в глубоком нокдауне, безразлично глядел на меня. Я несколько раз громко прокричал ему в самое ухо свою фамилию, но никакой реакции не последовало…

Позже я узнал, что у Валентина Алексеевича случилась в семье трагедия, он сломался и начал злоупотреблять. Его спрятали на замполитской должности в каком-то прибалтийском стройотряде. Там была новая неприятность — Кузиков в каком-то кафе посеял секретные карты строительства одного из объектов Калининградского особого оборонительного района…

…Когда много послужишь — есть о чем вспомнить. И уж тем более человеку не оседлому.

Надев погоны, ты зачисляешься в касту служивых людей, больше не принадлежащих себе. Государство швыряет тебя от Смоленска до Камчатки, от Мурманска до Владикавказа, из Кривопупок — в какие-нибудь Прямопопки. И ты не волен роптать. Так надо. Ты сам эту судьбу выбрал.

Сколько раз, меняя одну «дыру» на другую, получая очередные несправедливые втыки и справедливые раздолбоны начальства, встречая праздники в холодных и грязных поездах и гостиницах, мыкаясь с семьей по чужим углам и промерзая на полигонах, клял я в Бога душу мать тот день, когда навсегда променял свободную гражданку на эту казенную, неуютную, зарегламентированную и жестокую военную житуху. И столько же раз уже вскоре забывал все эти проклятья. Ибо служба — она как жена. И попилит, и приласкает. То змеюка, то нет ее родней…

Таких, как я, было более пятисот тысяч в почти четырехмиллионной армии. Они двадцать четыре часа в сутки дежурили в глубоких подземельях ракетных шахт, держа в постоянной готовности ядерный меч. Они задыхались от нехватки кислорода в отсеках атомных подлодок, несущих боевую вахту в гробовом сумраке морей и океанов. Они были в кабинах боевых истребителей, которые быстрее звука проносились в заоблачной выси, готовые в любую минуту покарать каждого, кто вторгнется в воздушное пространство страны. Они замерзали в глубоких северных и дальневосточных снегах вместе со своими солдатами или месили грязь полигонов на танках и бэтээрах, штурмовали высоты и разносили в щепки мишени…

Жизнь свела меня с тысячами служивых. И не один раз в минуты мужских откровений мы признавались друг другу, что та, гражданская жизнь, наверное, была намного спокойней, престижней, сытнее, чем эта — кочевая, неуютная, часто бездомная и полуголодная. И все же мы выбрали эту жизнь.

Кому-то суждено всю жизнь добывать уголь или выращивать хлеб, учить детей или строить дома, а кому-то — быть офицером. Без офицера нет армии, без армии нет государства.

…Я листаю страницы памяти.

У каждого гарнизона, как у человека, свой характер. Кто служил, тот знает. Чем глубже дыра — тем тяжелее, но интереснее служба.

Наш полк стоял в Амурской области среди дальневосточных сопок, на которых по весне розово и разухабисто цвел багульник. При такой красотище иногда руки себе хотелось пообломать из-за того, что не умел рисовать.

Рациональный войсковой люд в просторечье именовал гарнизон «Катькой».

Там, случалось, офицеры ездили домой на обед на танках, а их жены рожали детей в бронетранспортерах — не могли дотерпеть до ближайшего роддома, поскольку до него было километров тридцать. Там в военторговской лавке за пять минут можно было выведать, когда в полку очередная «тревога», кто с кем «незаконно» переспал прошлой ночью.

Маленький гарнизон — большая военно-полевая семья, живущая в сопровождении вечной музыки стрельб. Туда не получают предписаний сынки московской знати. Там не задерживается человеческая падаль и не выносит испытаний слабый и хитрый. Маленькие гарнизоны в дырах — школа мужества и университет порядочности, черная кость армии.

Был в «Катьке» зампотехом батальона капитан Леха Таев по кличке «Негр». О нем говорили, что он родился в танковом комбинезоне и с многогаечным ключом в зубах. Негр своими руками перещупал все батальонные двигатели и мог «по голосу» узнать пять из десяти. На капитане держалась техника батальона. В наш захолустный гарнизон из Харькова, Свердловска, Омска и Нижнего Тагила приходили письма с военных заводов, в которых инженеры снимали шляпу перед рацпредложениями неизвестного им, но страшно талантливого Негра.

Наш гарнизонный гений был рогатым, из-за чего и сел в тюрьму. Из охотничьего ружья он разнес ползадницы леспромхозов-скому инженеру-кобелюке, застав его в койке со своей женой. Когда Негра посадили, наши машины стали сыпаться. С тех пор я не верю, что незаменимых офицеров не бывает.

Человеческая память прекрасна тем, что она похожа на фильмотеку.

…Вот выедает мне глаза ослепительная белизна приамурских снегов под ярким, будто пламя газосварки, дальневосточным солнцем. На белоснежной скатерти Зейско-Бурейской равнины разворачивается наш танковый полк.

Играем в прикрытие границы на случай китайской агрессии. Командир мотострелкового батальона нашего полка капитан Серега Неверов был человеком нестандартным и часто плевал на тактические шаблоны уставов, инструкций и старших командиров. Однажды он бросил по речному льду свои боевые машины пехоты на тот берег притока Амура. Имитировавший «противника» ротный соседнего полка при виде этого зрелища забыл даже вовремя дать команду на открытие огня.

Серегин батальон отхватил кусок «вражеского» берега и выпендривался траками над головами вгрызшихся в мерзлую землю «китайцев». Ошалевший командарм мгновенно остановил учения и вызвал Серегу на командный пункт.