Олег Туманов - Подлинная «судьба резидента». Долгий путь на Родину

«В последнее время я получал 15 000 марок. Так как я никогда не состоял на связи с КГБ, я никогда не получал от них денег».

Мой ответ вызвал в зале оживленную реакцию. Западные журналисты не хотели верить, что кто-то добровольно готов бросить месячный оклад в 15 000 марок и вернуться в СССР, к тому же под приговором смертной казни за дезертирство заочно. Что касается денег с Лубянки, это почти что соответствовало правде. Мне иногда платили только небольшие суммы на покрытие дорожных расходов, связанные со служебными встречами. В последние годы речь шла также о финансовой поддержке моей маме. Это было все.

«Почему вы все же решили вернуться, вам же явно не так плохо жилось на Западе?»

…Именно, почему же? Я ведь не имел права рассказать им о предателе в контрразведке, который, как с обеспокоенностью и не без повода предполагали в 1-м главном управлении, «сдал» меня американцам. Я должен был придерживаться предыдущей версии своего возвращения с повинной.

«Жизнь проходит, — монотонно отвечал я корреспондентам. — Я хотел бы закончить ее в кругу родственников и соотечественников. Русские не цыгане. У нас выраженное чувство дома и родины».

«Вы оставили в Мюнхене жену с 4-летней дочерью, что вы можете сказать по этому поводу?»… Я молчал.

«В 1981 году на радио произошел взрыв. Расследования показали, что к взрыву приложила руку социалистическая страна. Вы имели к этому отношение?»

«Если в тот день я провел на работе хотя бы минуту дольше, чем мне было положено, я сегодня не разговаривал с вами. После взрыва от моего кабинета, впрочем, как и от некоторых других кабинетов, не осталось и щепки. Трудно было установить, кто виноват во взрыве. Я не знаю, кто совершил этот террористический акт. Зато я знаю, кому очень на руку это было. Обе радиостанции получили от Конгресса на “восстановление” дополнительные десять миллионов долларов и некоторое повышение основного бюджета. Это точно установили».

Затем один журналист из социалистического лагеря задал явно подготовленный организаторами пресс-конференции вопрос:

«Что вы можете сказать о международном статусе “Радио Свобода?”».

Как и было запланировано, слово взял защитник прав человека. К возмущению присутствующих, он открыл папку с машинописными страницами и начал их вслух читать. Он продолжительно считывал с листа все наши претензии к США, ЦРУ и «Радио Свобода», стараясь запутанным юридическим языком доказать преступную сущность радиостанции. При этом он ссылался на вытянутые из пальца юридические нормы и прецеденты. Минут через десять зал стал беспокоиться. Потом громко засвистели. Журналисты не были готовы к тому, что на пресс-конференции им читают доклады. К тому же скучные…

Только теперь Ю. Гремыцких додумался закругляться. Это следовало сделать много раньше, потому что мы три часа подряд лили воду из пустого в порожнее. До начала пресс-конференции представители нескольких зарубежных телекомпаний выразили интерес к эксклюзивному интервью со мной, но теперь никому до меня не было дела. Перебежчик, чьими ответами манипулировал КГБ, никого не интересовал. Поэтому моя совершенно достоверная и правдивая информации о «Радио Либерти» не была опубликована на страницах газет и телевидении.

Вместо этого зарубежные корреспонденты предпочли дальше описывать подробности и предположения о моем внезапном исчезновении из Мюнхена. Например, «Вашингтон пост» писал: «Никто на “Радио Свобода” не верит, что Туманов вернулся добровольно. Его, вероятно, похитили советские агенты и заставили говорить на пресс-конференции под страхом смертной казни». «Нью-Йорк Таймс», ссылаясь на информацию спецслужб, писал, что меня привезли на пресс-конференцию прямо из тюрьмы, «но пока нет повода опасаться, что Туманова расстреляют». Эмигрантская газета «Русская мысль» разорвала пресс-конференцию в Москве на части по всем правилам искусства, констатируя: «Нельзя ни в коем случае исключать, что после того, как Туманов даст несколько интервью и напишет пару разоблачительных статей, он пойдет прямой дорогой в лагерь, по примеру многих “возвращенцев”.

Кстати, уже очень скоро, следуя указаниям ЦК, некоторые советские газеты сообщили, что «ввиду чистосердечного признания Туманова и важности предоставленной им информации Президиум Верховного Совета СССР рассматривает возможность приостановления преследования и помилования». Я все еще числился приговоренным к смерти предателем. Любой милиционер мог расстрелять меня на улице за «попытку к бегству». Это меня угнетало, потому что не так я представлял себе свою жизнь на Родине.

…В тот же вечер ко мне домой приехали руководители с Лубянки, чтобы посмотреть телевизионный отчет о пресс-конференции и обсудить дальнейшие планы. Телевизионная передача длилась только пятнадцать минут, но и этого было слишком много. Потому что о катастрофе, которая в эти дни произошла на атомном реакторе в Чернобыле, наше телевидение сказало только несколько неопределенных слов.

Мои руководители теперь купались в грандиозных планах о том, чтобы опять представить меня на телевидении. Во всем, что не сложилось на пресс-конференции, обвиняли «империалистическую прессу».

Они считали, те были виноваты, что не все сложилось по плану. Поэтому решили организовать еще одну встречу со мной в студии, на которой будут участвовать только советские корреспонденты и задавать «хорошие» вопросы, не «преследуя плохих намерений». Планирование этого следующего «шоу» назначили 5-му управлению КГБ, которые отвечали за идеологическую работу и борьбу с диссидентами. Май или начало июня рассматривались как предположительное время трансляции.

Наконец я мог свободно передвигаться по Москве, хотя всегда только с личной охраной. Теперь мне разрешили пользоваться телефоном, что до сих пор не разрешали.

Все дальнейшие события можно описать быстро. После этого не было ничего особенного.

Через два дня мне разрешили встретиться с братом, его женой и племянником. Потом я увидел одноклассников и друзей юности. Я не чувствовал себя комфортно в их присутствии, потому что они смотрели на меня со стороны и как раньше, несмотря на все слова раскаяния, для них я был предателем. Груз дезертира и предателя мне пришлось нести еще долго. Кто любит предателей? Я бежал с корабля, дезертировал, устроил себе комфортную жизнь на Западе — так думали многие. И я не имел права сказать им правду.

Моей жизни нельзя было позавидовать.

Но в ней было и приятное. Вскоре я стал гражданином Советского Союза со всеми правами и обязанностями, получил в милиции новенький паспорт, в котором Москва была указана как постоянное место жительства. Мой голубой паспорт политического беженца я передал в архив КГБ. Через некоторое время я получил собственную квартиру. Из трех предложенных я выбрал скромную двухкомнатную квартиру, чье преимущество было в том, что она находилась в центре вблизи знаменитого Центрального рынка. Теперь мне необходимо было приобретать мебель, кухонные принадлежности и все остальное, что необходимо для оседлой жизни. Мне было ясно, что с приключениями и путешествиями покончено.