Варвара Головина - В царском кругу. Воспоминания фрейлин дома Романовых

На это Государь, протягивая мне свою державную руку, поклонился со словами: «Прошу любить и жаловать».

Я была так поражена этими неожиданным и столь милостивым приветствием, что не могла ответить ни слова, покраснела и в первую минуту не могла сообразить, приснились ли мне эти слова Царя и действительно ли это было наяву. Должно быть, во взоре моем выразилась такая благодарность, что по улыбке Государя я поняла или, вернее, догадывалась, что он понял то, что я выразить не могла и не смела. Поневоле будешь поражена; могла ли я допустить когда-нибудь возможность, что Государь, этот колосс Русской земли, обратится к 19-летней бабенке со словами: «Прошу любить и жаловать»… Такой милостивый прием превзошел всякое ожидание.

Кто имел счастье знать близко Царскую семью, тот не мог не привязаться к ней всем сердцем. Про меня и говорить нечего, я боготворила Императрицу и искренне любила всех августейших детей ее. Пред Государем я благоговела, но вместе с тем всегда чувствовала какую-то робость, потому что в нем было что-то обаятельное, величественное и chevaleresque!

Невозможно ни описать, ни даже перечислить все случаи трогательного внимания, участия и сердечного расположения, проявленных по отношению к нам обожаемою нами Императрицей Александрой Федоровной.

При воспоминании об этом чудном, безвозвратном времени невольно слезы одна за другой катятся из глаз. Сколько горя пережито с тех пор, но и оно не в состоянии было затмить сладостное воспоминание. Возвращаясь к счастливому времени, я продолжаю описывать эти лучшие воспоминания…

В начале ноября (1844 г.) мы должны были переехать в город, на новую квартиру по Сергиевской улице, против дома княгини Барятинской.

Накануне нашего переезда, на вечере, простясь с Императрицей, я подошла к Государю, стоявшему немного в стороне, и, прощаясь с ним, поблагодарила за все милости, которыми мы пользовались во время нашего пребывания в Царском. Государь спросил, почему мы уезжаем раньше. Объяснив ему причину, я сказала, что имею большую просьбу, а именно не отказать быть восприемником нашего будущего ребенка.

— С большим удовольствием! Абонируюсь на все!

В сопровождении самых лучших пожеланий Его Величество поцеловал мне руку, а я, не зная придворного этикета, поцеловала его в щеку.

Только что я отошла, ко мне начали подходить то один, то другой из высокопоставленных лиц, бывших на вечере, с вопросом, с чем Государь поздравил меня.

Один ответ был у меня для всех: «Это мой секрет, а кто много хочет знать, тот скоро состарится». Между любопытными большею частью были довольно зрелого возраста, как то: граф Чернышев, Апраксин и некоторые другие.

1 декабря родился у нас сын, названный Николаем. Восприемниками были Его Величество с великой княгиней Марией Николаевной Лейхтенбергской. Обряд был совершен в малой церкви Зимнего дворца В. А. Бажановым.

Государь был так милостив, что сделал мне выговор, зачем я приехала с ребенком в такой мороз; он с удовольствием сам приехал бы к нам.

13 июля (1846 г.) состоялось бракосочетание красавицы нашей, великой княгини Ольги Николаевны. Все празднества описывать не буду. Их припомнить трудно; самый веселый бал был во дворце английского парка, он был менее многолюден, а потому и оживленнее.

Я была в восторженном настроении благодаря всей окружающей меня обстановке. Гондолы, пение, музыка, луна, вода, чудный июльский вечер, разноцветная иллюминация — вся эта действительность напоминала своим волшебством рассказы арабских сказок из тысячи и одной ночи.

С того времени я ничего не видела подобного. Сколько десятков лет прошло с тех пор, но, когда мысленно перенесусь в воспоминания к прожитому, все воскресает так живо передо мной, точно все это было в недалеком прошлом.

Мы жили в Стремянной улице, близ Владимирской, когда 8 апреля 1848 года родилась у нас дочь Мария. Через две недели состоялись ее крестины, которые Император Николай Павлович и цесаревна Мария Александровна осчастливили личным Своим присутствием.

От завтрака Его Величество отказался, но принял чай, который я тут же за круглым столом заварила, — Государь пил в то время зеленый чай. Наливая себе сливки. Его Величество спросил, где я достаю такие густые.

На ответ, что мы держим корову для детей, что сливки и масло у нас домашние. Государь сказал: «От одной коровы! У меня же несколько ферм и сотни коров, а в жизни моей таких сливок и такого вкусного масла не подавали мне».

Это говорит русский император! Как мало все окружающие думали о том, чтобы царю все было подано как можно лучше! Но, к несчастью, всякий думал о себе и о том, как бы карман свой набить потолще. Где совесть?

Саша знал почти все московское общество, среди которого у него были и друзья; с ним он познакомил и меня. В Москве я убедилась, как распространено там хлебосольство.

Чаще всего мы бывали у графини Любови Петровны Голицыной, рожденной Апраксиной, жены Сергия. У них я познакомилась с графиней Ростопчиной; она так правильно и изящно говорила по-русски, что ее можно было заслушаться, и я никогда ни до нее, ни после не встречала человека, который бы так владел русским языком.

Смерть великого князя Михаила Павловича очень опечалила меня, я любила его не только как человека, но ценила в нем ту беспредельную любовь и преданность, которую он питал к своему Царственному брату. Он был самым деятельным и верным помощником Государя. Не раз мне случалось на вечере или на бале, когда он подходил с насупившимися бровями и угрюмым лицом, спросить его, зачем он смотрит так сурово. Все знают, какое у него доброе сердце, и что угрюмый вид его только напускной. «А кто сказал, что я добр?» — спросит, бывало, он. «Земля слухом полна!» — был мой ответ. «Я должен карать, а Царь миловать», — отвечал Великий Князь, улыбаясь.

Он был строг, требователен, ловил неисправную по службе молодежь, взыскивал, а между тем никого не сделал несчастным и помогал, как только мог. Каких фарсов не проделывал с Великим Князем Константин Булгаков, и все сходило ему с рук! Он был находчив, а это любил Михаил Павлович.

Когда Булгаков нуждался в деньгах, являлся в Михайловский дворец и с согласия камердинера проталкивал конверт под дверь, где у стола занимался Великий Князь. В ответ просителю, тем же способом, являлся другой конверт с 200 рублями.

Раз, встретив Его Высочество на Невском, Булгаков просит его, для поднятия своего кредита, пройтись с ним под руку, и в этом ему отказа не было.

Во время лагеря Великий Князь встретил однажды в Петербурге Булгакова тогда, когда он был дежурным по караулу в Красном. Возвратясь в Красное, Великий Князь подъехал к караулу. Подан был звонок, и караул выбежал вместе с Булгаковым. Великий Князь, подозвав его к себе, спросил, как он попал в лагерь, ведь он встретил его в Петербурге. Булгаков ответил: «Ваше Высочество сами подвезли меня, я сидел на запятках».