Любен Георгиев - Владимир Высоцкий знакомый и незнакомый

На вопрос корреспондента Болгарского радио о том, как Высоцкий понимает творческую индивидуальность, он ответил так:

— Признак любой личности — это неповторимость. Она определяет индивидуальность. У настоящего художника — свой мазок, своя манера, по которой вы сразу можете определить: это — он. Даже фотографа, если он талантлив, вы можете узнать по его работам. Скажем, у нас есть такой человек — Валерий Плотников, его выставка сейчас в Ленинграде. Ну ни с чем не спутаешь его работу. По этому же признаку я выделяю и певцов и авторов — по признаку неповторимости.

О спонтанном характере своего творчества Высоцкий говорил так:

— Вдохновение посещает меня неизвестно когда. Иногда в самолете летишь, иногда вдруг ночью просыпаешься часа в три и не можешь потом отойти от стола до утра.

Однажды на просьбу слушателей дать какой-нибудь совет тому, кто в первый раз взял в руки гитару, он ответил коротко и ясно:

— Никому не подражать!

А в другой раз развил эту мысль:

— Если говорить серьезно, я никогда никому не подражал и считаю это занятие праздным… И вообще призываю всех людей, которые пробуют свои силы в сочинительстве, — пишите, как сами видите, как сами понимаете. И в жизни интересно иметь дело с человеком, который является личностью, со своим мнением, своими суждениями…

Приведенные высказывания, конечно, не охватывают всех принципов творчества Высоцкого. Но очерчивают самые главные. Просто невероятно, что за два десятка лет он создал около семисот песен и стихотворений. Его трудоспособность была феноменальной Для работы ему не нужны были никакие особые условия, достаточно скромного угла. Его не смущало присутствие других людей в комнате, он к этому привык с детства.

Отмечая, что Владимир был не только работоспособен, но и «работолюбив», Марина Влади свидетельствует: «Он мог писать везде: в гостиницах, на теплоходе, на кухне, на даче у друзей, в гостях — всюду». Он говорил, что хотел бы воздвигнуть в кабинете стену за своей спиной, в тесноте ему было бы уютнее.

Ночами написаны многие из его песен, музыку он сочинял тихо, приглушенно, «под сурдинку», потому что все вокруг спало. Сочинял он и «в уме», во время длительных перелетов, закрыв глаза и свободный от всего земного…

Тщательно правил свои стихи и мелодии, доработка свидетельствует о высокой его взыскательности, о настойчивой шлифовке языкового и музыкального материала. «Из бумаг Высоцкого видно, как он работал над словом, — отмечает Белла Ахмадулина и продолжает: — У него много вариантов одной строки. Он истинный подвижник именно литературного дела».

Черты личности Высоцкого, ее оригинальности и неповторимости проявляются и в его исполнительской манере. Здесь он тоже совершенно неподражаем.

Андрей Вознесенский рассказывал, как Высоцкий пел свою великую песню «Чуть помедленнее, кони…»:

— Когда он запевал, страшно становилось за него. Он бледнел исступленной бледностью, лоб покрывался испариной, вены вздувались на лбу, горло напрягалось, жилы выступали на нем. Казалось, горло вот-вот перервется, он рвался изо всех сил, изо всех сухожилий…

Однако в жизни, в обществе, в компании друзей, когда его не просили петь, он был совсем иной. Говорил тихо, был замкнут и молчалив, редко участвовал в общем разговоре, скромно вел себя и на пресс-конференциях в театре. Таким запомнил его и Вознесенский: «Он был тих в жизни, добр к друзьям, деликатен, подчеркнуто незаметен в толпе». И еще: «Я никогда не видел на нем пиджаков. Галстуки теснили ему горло, он носил свитера и расстегнутые рубахи».

Один наш поэт рассказывал мне, как он познако-милея с Высоцким. Он никогда прежде его не видел и удивился, когда понял, что уже полчаса сидит рядом с ним и разговаривает, не узнав его даже по голосу. Я тоже имел возможность видеть, как он делается незаметным, надев большие темные очки. Разговаривал он, правда, насмешливо, но к коллегам относился с большим уважением, готов был вступиться за каждого, особенно за тех, к кому испытывал чувство нежной дружбы.

Анастасия Вертинская на мой вопрос, знала ли она лично Высоцкого и каким он остался в ее воспоминаниях, ответила:

— Да, я очень хорошо знала Володю. В жизни это был мягкий и обаятельный человек, всегда улыбчивый и доброжелательный. Это был художник широкого, разностороннего дарования.

Того же мнения и Александр Митта:

— На сцене театра или с гитарой он был сгустком накаленной энергии, казалось, не знающей удержу и препон. А в общении с людьми — невероятно сдержан, собран, тактичен, терпелив.

— На меня при наших встречах с Высоцким, — вспоминает Михаил Ульянов, — всегда производила впечатление какая-то его дружественность — хоть и издалека, но очень крепко это чувствовалось… Даже странно как-то: человек, который ломал привычные благозвучные каноны, был внутренне очень интеллигентным. В нем не было никакой актерской разухабистости, ни амикошонства, ни расхлябанности. Была какая-то очень хорошая мужская сдержанность.

Эти впечатления совпадают с высказываниями многих людей, знавших Высоцкого близко. Все отмечают его спортивный вид, решительную походку, постоянно напряженные мускулы, необыкновенную красоту и необыкновенную энергию каждого его появления на сцене. Сплав спорта и трагедии, мужественности и детскости, отчаяния и отчаянной дерзости.

То же можно сказать и о его выступлениях, в которых «высвобождалась его огромная творческая сила и самоотдача» (Наталья Крымова). Особенно хорошо видны спортивные качества Высоцкого в кадрах, снятых Венгерским телевидением. Там он во время пения делает всевозможные гимнастические фигуры, например: шпагат в воздухе, поет стоя вниз головой, быстро меняет позы и прочее. И все это не является самоцелью, просто он иллюстрирует свою веселую и бодрую песню «Утренняя гимнастика». Подобные акробатические номера и их элементы (чаще всего «цыганское колесо») используются им и в некоторых театральных спектаклях «Таганки».

В большой прессе о «Таганке» писалось очень отрывочно. О целом ряде спектаклей вообще не упоминалось. Не было творческих портретов актеров — куда им, они еще молоды, успеют… Лишь в начале 1977 года в журнале «Театр» появился обзорный портрет Высоцкого, написанный молодым автором Михаилом Борком. Вообще весь первый номер журнала был отдан молодым рецензентам и театральным критикам.

Когда в том же году я вручил Высоцкому шестой номер нашего журнала «Септември», где поместил объемистую статью о его театральных работах, он, перелистывая журнал, стрельнул в меня глазами и пошутил, что не каждый день о нем выходят такие статьи. «Началось», — подхватил я его шутливый тон, имея в виду статью Борка. «Первая, — бросил он, — и единственная!»