Александр Ливергант - Грэм Грин. Главы из биографии

Грины были заметными людьми города с восемнадцатого столетия. Основу их благосостояния заложил родившийся в 1780 году Бенджамин Грин, это он открыл знаменитую и по сей день «королевскую» пивоварню в Бэри-Сент-Эдвардс, и он же прикупил сахарные плантации на Антильских островах, те самые, где заработал желтую лихорадку Уильям Грин — невезучий отец Чарльза Генри. Еще больший успех выпал на долю сына пивовара: Бенджамин Бак Грин дослужился немного-немало до директора Английского банка, и этот пост занимал четверть века. Его братья тоже добились «степеней известных»: один стал преуспевающим адвокатом, другой — членом парламента от консервативной партии. Отличались Грины не только незаурядными способностями, но и любовью к филантропии: невестка Бенджамина Бака завещала Обществу по распространению Евангелия полмиллиона фунтов. Отличался похвальной страстью к благотворительности и владелец пивоварни, тесть доктора Фрая, дядя Чарльза Генри Грина. Это он в 1895 году построил (а вернее, перестроил здание, существовавшее с середины шестнадцатого века) берхэмстедскую школу (красный кирпич, мозаичные полы из полированного мрамора), открывшуюся в том же году и рассчитанную на триста с лишним учеников; когда же в нее пошел Грэм, число учащихся перевалило за пять сотен.

Чарльз Генри тоже был человеком не бедным, но самым состоятельным Грином в первые годы после смерти королевы Виктории был его старший брат Эдвард, обладатель самого большого в городе дома Холл-ин-Берхэмстеда, двадцати трех (!) слуг, шофера и, так же, как и младший брат, шестерых детей. Деньги предприимчивый и трудолюбивый дядюшка заработал в далекой Бразилии на кофе («Кофейная компания», Сан-Пауло) и на банковских операциях, после чего вернулся домой пожинать плоды своей предприимчивости и пожить в свое удовольствие. В Холл-ин-Берхэмстеде, у «двоюродных Гринов», Чарльз Генри и Мэрион Реймонд с детьми и проводили выходные и праздники, обменивались рождественскими подарками и в сочельник, как это водится в Германии, распевали немецкие рождественские песни: жена дяди Эдварда была немкой. Здесь Грэм и обрел своего первого друга, младшего сына дяди Эдварда, Тутера (прозванного так, по-видимому, оттого, что был криклив и неуживчив). Мальчики, как им и положено, играли в солдатиков и в детскую железную дорогу, сиживали на крыше, объедались конфетами, купленными на еженедельно выдаваемые им два пенса на карманные расходы, и мечтали, как будут вместе путешествовать, станут шкиперами или полярниками и откроют Южный полюс, открытый Робертом Фолконом Скоттом в год рождения Грэма. С Тутером, если не считать двухнедельной поездки в Германию, Грину путешествовать не пришлось, а вот с его сестрой Барбарой лет двадцать спустя он отправится вместе странствовать — правда, не в Антарктиду, а в Либерию.

Из шестерых детей «интеллектуальных Гринов» (как их прозвали Грины-коммерсанты), Чарльза Генри и Мэрион Реймонд, Грэм был четвертым. Сестра Молли и братья Герберт и Реймонд были старше его, сестра Элизабет, младшая в семье, и брат Хью, подвизавшийся всю жизнь на журналистском поприще и ставший к старости сэром Хью, генеральным директором Би-би-си, — младше. Любимыми сыновьями матери были Грэм и Реймонд, в детстве не ладившие друг с другом; Грэм вспоминал, что его не раз подмывало хватить успешного, многообещающего брата крокетным молотком по голове. Со временем выпускник Оксфорда Реймонд стал известным врачом и не менее известным альпинистом, покорителем Эвереста. Любимым же сыном отца всегда оставался Герберт. Самый старший и самый незадачливый из детей, он был похож на Чарльза Генри больше остальных, и отец прощал ему и пьянство, и азартные игры, и мотовство, и переменчивость интересов. Чем только Герберт в жизни ни занимался: и книги сочинял («Тайный агент в Испании», 1938), и журналистом (куда менее ярким и острым, чем Хью) подвизался, и брокером поработал, и даже шпионом. Тут он, впрочем, исключением не стал: на ниве «плаща и шпаги» проявили себя многие Грины, не он один.

Журналистикой Герберт увлекался со школы, уже в двенадцатилетнем возрасте издавал «Школьную газету» («School House Gazette»), куда писали все члены семьи — умевшие к тому времени писать, естественно. В газете имелись рубрики на все вкусы: «Колонка пропаж», «Шутки и загадки», «Застольные беседы»; последняя являлась «ареной для полемики», и юные полемисты выражений не выбирали: «Ты все переврала!», «Все девчонки — дуры» и т. д. Самой же популярной в семье газетной рубрикой была придуманная Гербертом анкета, на которую должны были отвечать все члены семьи, и взрослые, и дети. Вот несколько вопросов этой анкеты и ответы на нее семилетнего Грэма, который за свой «исповедальный катехизис» получил вторую премию — двенадцать тюбиков акварельных красок.

1. Твоя цель в жизни? — Подняться в небо на аэроплане.

2. Что для тебя счастье? — Поездка в Лондон.

3. Какие качества ты больше всего ценишь в мужчинах? — Внешность.

4. А в женщинах? — Чистоту и порядок.

5. Твой любимый досуг? — Игра в индейцев.

6. Твое хобби? — Собирать монеты.

7. Кто, по-твоему, величайший государственный деятель из ныне живущих? — Никого не знаю.

Ответы как ответы. Несколько странно, правда, что семилетний Грэм, любящий, как всякий мальчишка, играть в индейцев и летать на аэроплане, ценит в мужчинах не мужественность и силу, а внешность, а в женщинах — чистоту и порядок. Мужчины и женщины у него словно бы поменялись местами. Этими несколько неожиданными ответами не исчерпывалась некоторая необычность четвертого ребенка Чарльза Генри и Мэрион Реймонд. Уделяй родители своим детям больше времени, чем один час с шести до семи вечера, будь «официальные визиты» в детскую более частыми и менее официальными — они бы, надо думать, призадумались, что собой представляет этот замкнутый и нервный мальчик, мало похожий на других детей.

Из детства, дошкольного и школьного, Грэму Грину запомнилось разное, большей же частью — мрачное, жутковатое, отталкивающее, отчего потом он никак не мог избавиться, что преследовало его всю жизнь. Кладбище за домом, где садовник «извлекал из земли кусочки человеческих костей». Старая гостиница со зловещим названием «Темное место» — наверняка в такой гостинице было некогда совершено кровавое преступление. Леденящая кровь история, которую рассказал однажды пришедший к обеду гость: в Ройстон в коляске ехали две дамы, лошадь понесла, одна из дам выпала на дорогу, и длинная шляпная булавка впилась ей в голову. Жестяной ночной горшок, полный крови, — это ему дома удаляют миндалины; вид крови и впредь будет вызывать у него тошноту: «В течение последующих тридцати лет я не выносил вида крови и иногда терял сознание, даже когда при мне просто описывали несчастный случай». Любимый щенок старшей сестры Молли, попавший под колеса омнибуса — одно из первых и самых болезненных его впечатлений. Никаких чувств он тогда почему-то не испытал, только с какой-то тихой детской созерцательностью подтвердил свершившийся факт: «Бедная собака». В так называемом Школьном доме, куда Грины, когда Чарльз Генри стал директором, переехали из своего прежнего дома Сент-Джон, длинные, пустые коридоры, «каменные, гулкие, безобразные». Под стать коридорам и классные комнаты, одинаково мрачные, темные, промозглые, с облупившимися, забрызганными чернилами партами. Раздевалки, где стоял густой, терпкий запах пота и грязной одежды. Спальни, разделенные деревянными перегородками, такими тонкими, что из-за кашля, скрипа кроватей, храпа невозможно было заснуть. Вонючие нужники: двери распахнуты, запоры сорваны. Грин вспоминал потом, что, войдя в уборную, следовало, словно предупреждая о себе, с порога крикнуть: «Где не занято?»