Елена Обоймина - Рудольф Нуреев. Я умру полубогом!

В последние месяцы жизни Нуреева Мод много раз приезжала в Париж и проводила долгие часы рядом с ним, в его квартире на набережной Вольтера.

«Мне вспоминается чудесный осенний вечер, — рассказывал Шарль Жюд. — Там, на другом берегу Сены, закат покрывал позолотой длинный фасад Лувра. За окном с ветки время от времени срывался красный лист и, медленно кружась, опускался на землю. Голос Мод звучал мягко, мы говорили долго, спокойно, безмятежно, до тех пор, пока в комнате не стемнело и на потолке не появились отсветы первых фонарей, зажженных на речных трамвайчиках. Я не спрашивал, но уверен, что мы с ней подумали тогда об одном и том же: этот миг бесконечно сладостного покоя был и бесконечно печальным. Потому что листья, падавшие за окном, были листьями его последней осени…»

Эрик и Марго покинули его, оставив наедине с жестоким и суетным миром. Сколько осталось ему самому — год, два? Время по-прежнему работало против Рудольфа.

«Я буду танцевать до тех пор, пока на меня ходят», — вспоминал он фразу, однажды произнесенную партнершей.

Ходили пока и на него. Для того чтобы освистать или поглумиться в прессе…

Рудольф Нуреев в своем доме на своем острове. Амальфи. Ли Галли (Сиренузские острова). Древние греки считали, что на островах Ли Галли жили сирены. Отсюда и второе их название — Sirenusas, (дословно — «Острова сирен»)

Настала пора поискать себе другое место на сцене. Или возле сцены?..

С 1991 года Рудольф начал пробовать себя в качестве дирижера. Зная о его энциклопедических познаниях в музыке, на этот путь его направляли такие выдающиеся мастера дирижирования, как Леонард Бернстайн и Герберт фон Караян. Педагогом Рудольфа стал профессор Венской академии музыки Вильгельм Хубнер. Он начал с «Аполлона Мусагета» Стравинского, затем была «Серенада» Чайковского, симфония Гайдна «Охота», два концерта Моцарта, Третья симфония Бетховена, Первая симфония Прокофьева…

Первые успехи на этом поприще возродили былую энергию Нуреева.

— Теперь я представляю, как чувствуют себя эти чертовы дирижеры, — говорил он со знанием дела. — Постоянно приходится бороться с оркестром за темп. Медь отстает, контрабасы отстают. Чтобы удержать их в ансамбле со скрипками, приходится подгонять изо всех сил.

В начале мая 1991-го Нуреев дирижировал в «Метрополитен-опера» спектаклем «Ромео и Джульетта», что вызвало неподдельное восхищение коллег. В частности, главный дирижер Американского балета Чарльз Баркер признался: «Мало кто из профессиональных музыкантов осмелился бы сделать то, что сделал в тот вечер Рудольф, — столько это требовало мужества и душевных сил. Конечно, Нуреев знал музыку балета великолепно, но провести три часа за дирижерским пультом, полностью отвечая за благополучие спектакля, — это совсем другое дело. Все вступления должны быть тщательно взвешены, темпы продуманы, иначе музыканты просто-напросто оторвут артистам ноги. Эта задача трудна и физически, и эмоционально. Нуреев приехал в Нью-Йорк за две недели до спектакля, чтобы начать работу с пианистом театра. Выглядел он усталым и подавленным, но проявил готовность работать столько, сколько необходимо. Первая репетиция была рассчитана на три часа, и где-то в середине ее я предложил сделать перерыв. Однако Рудольф отказался и проработал все положенное время, прихватив даже немного сверху. Ему предоставили одну трехчасовую репетицию с оркестром, и для моральной поддержки он пригласил в театр несколько своих друзей, в числе которых были Джесси Норманн и Жаклин Онассис. Нуреев казался энергичным и полным сил, много шутил. На спектакле произошло несколько незначительных накладок. И вообще следует отметить его некоторую консервативность в музыке, впрочем, она свойственна молодым музыкантам. А что касается выдержки, то он был на высоте».

К осени 1991-го Рудольф дал немало концертов в различных городах Европы. Звучала гениальная музыка Бетховена, Гайдна, Моцарта, Чайковского, Прокофьева и Стравинского. Он выступал с симфоническими оркестрами, дирижировал балетами во многих городах мира, в том числе — в Казани в мае 1992 года. Сказать, что его выступление здесь было триумфальным, значит ничего не сказать. Успех оказался просто фантастическим!

«Он занимался этим делом так же упорно, так же неистово, как до этого занимался искусством балета. Мы увидели не стареющего танцовщика, а молодого, начинающего дирижера», — вспоминал художественный руководитель балетной труппы татарского театра Владимир Яковлев.

По словам самого Рудольфа, в Казани он пережил одно из самых счастливых мгновений своей жизни. На следующий фестиваль сюда он собирался приехать уже в качестве балетмейстера-постановщика.

Здесь, в Казани, Рудольф впервые повстречался со своей двоюродной сестрой по материнской линии, Лиадой Хусайновой. «Когда Рудольф узнал, кто я, он очень обрадовался, — рассказывала она. — В одной из бесед брат пожаловался мне, что у него нет ни одной фотографии отца. Тогда я подарила ему несколько фотографий, которые моя мама бережно хранила все эти годы. Уезжая, Рудольф сказал мне, что это самый дорогой подарок, который он увозит из Казани».

С поездками на родину отныне могло быть гораздо проще: Генеральная прокуратура РФ реабилитировала Рудольфа Хаметовича Нуреева на основании Закона РФ «О реабилитации жертв политических репрессий» от 18 октября 1991 года.

Могло быть…

Его здоровье находилось уже в критическом состоянии. Когда в сентябре 1991-го Рудольф приехал в Бухарест, чтобы дирижировать балетами, то почувствовал себя настолько плохо, что был вынужден вернуться в Вену. Врачи настояли на операции, которая оказалась удачной и на какое-то время облегчила состояние их знаменитого пациента (у него были проблемы с мочеиспусканием). Несколько дней Рудольф провел в палате, костеря всех подряд, в особенности бедную Дус Франсуа, которая приехала ухаживать за ним. В итоге он… сбежал из госпиталя.

«Рудольф позвонил мне из телефона-автомата в три часа ночи, чтобы сказать, что он удрал из больницы и у него нет ни гроша в кармане, — рассказывал Шарль Жюд. — Я был уверен, что он отменит турне. Но когда Рудольф услышал об этом, он стал орать на меня по телефону. Я понял, что придется ехать. Мы должны были танцевать вместе «Песни…» («Песни странствующего подмастерья». — прим. авт. ), но мне это казалось немыслимым. Я предложил ему «Послеполуденный отдых…» («Послеполуденный отдых Фавна». — прим. авт .), и он одобрил мою идею. Вы не поверите, но он танцевал этот балет с пластиковым мешком вместо мочевого пузыря».