Анатолий Черняев - Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991

Шесть лет назад трудно было представить, что Вам удастся сорвать этот материк с, казалось бы, намертво забитых заклепок. Мы то знаем, что Вы предвидели и предчувствовали, чем это может обернуться для такой страны, для каждой семьи на какой-то более или менее длительный период. Но Вас и это не испугало, хотя и заставляет переживать в десятикратном размере свою ответственность за все, что происходит.

Однако история — а она оказывается всегда права — уже занесла Вас на свои самые значительные страницы. И этого уже никому никогда не удастся ни перечеркнуть, не замазать. Хотя самым печальным в нынешней ситуации является как раз то, что такие попытки и в таком массированном масштабе предпринимаются именно в своем Отечестве.

Ну что ж, Вы, кажется, научились относиться к этому спокойно, хотя Вам и очень трудно при Вашем темпераменте и живости мысли удерживать себя от того, чтобы не убеждать, не разъяснять, не взывать к здравому рассудку и т. д. — даже в случаях, когда явно надо подчиниться пушкинскому — "и не оспоривай глупца". Доверчивость и любовь к людям тут Вас часто подводят. Но это от большой души. И это тоже вызывает восхищение Вами, как и Ваша непредсказуемость, которая сродни народу, от которого Вы произошли.

О Вас написаны сотни книг, бессчетное количество статей, будут написаны тысячи. Позвольте воспользоваться сравнением с одним из них, чтобы косвенным образом дать Вам совет. Авраам Линкольн тоже долго учился игнорировать яростную критику против себя и наконец сказал: " Если бы я попытался прочесть все нападки на меня, не говоря уж о том, чтобы отвечать на них, то ничем другим заниматься было бы невозможно. Я делаю все, что в моих силах — абсолютно все, и намерен так действовать до конца. Если конец будет благополучным, то все выпады против меня не будут иметь никакого значения. Если меня ждет поражение, то даже десять ангелов, поклявшись, что я был прав, ничего не изменят".

Мы умоляем Вас воспользоваться этим опытом — чтобы беречь энергию и нервы для продолжения великого дела, которое в конечном счете неизбежно победит. Очень всем трудно. Мы, близкие Вам люди, вместе с Вами переживаем неудачи, радуемся большим и малым победам. Питаемся Вашей поразительной жизнестойкостью и уверенностью, что все преодолимо, все можно сделать, если цель того стоит. Мы горды принадлежностью не только к эпохе, отныне навсегда связанной с Вашим именем, но и тем, что судьба определила нам быть в это время возле Вас и работать для страны в атмосфере доброжелательности, духовной раскованности, интеллектуального напряжения, которую Вы вокруг себя создаете. Удовлетворение приносит уже одно то, что можем говорить "такому начальству" все, что думаем, и даже рассчитывать, что кое что из сказанного учтётся. Мы верим Вам.

С тем и победим".

Стали, было, расходиться. Но произошел эпизод, который может иметь последствия для моих отношений с Игнатенко и Примаковым.

М. С. спросил Примакова: "Что там твой Саддам, сбежал уже или еще хорохорится?"

Поговорили. Вступил в разговор Яковлев: "Михаил Сергеевич, надо бы параллельно с Бейкером, который едет на Ближний Восток, послать от Вас представителя в регион — чтобы наше присутствие чувствовалось, чтобы не отдавать всю победу Америке. И когда Бейкер приедет потом сюда, у вас будут проверенные карты. Ведь арабы не все ему скажут, ну и т. д.".

Я понял, в чем дело. Накануне вечером Игнатенко эту идею мне красочно — а он это умеет — излагал. Примаков, мол, от нее в восторге и, конечно, послать надо именно его. Потом мне звонил сам Примаков и предлагал уговорить Горбачева. Я мямлил, отнекивался. Наполовину поддакивал, но не твердо. И не пообещал лезть с этим к Горбачеву: разве что к слову придется.

У меня с ходу возникло подозрение и неприятие этой идеи по существу — мельтешить, мелочиться, стараться урвать кусочки американской победы, выглядеть перед всем миром "примазывающимися к славе". Когда шла война, вмешательство Горбачева, вопреки раздражению Буша, в глазах мира было оправдано гуманизмом — избежать новых жертв, разрушений, отстаивать приоритет мирных средств (в духе нового мышления). А теперь эти мотивы исчезли и наши потуги выглядели бы жалко. В общем, все это мне показалось суетой, не солидно.

Деваться мне было некуда и я произнес свое возражение довольно резко. М. С. смотрел на меня искоса, задавал неудобные вопросы. Но сбить меня ему не удалось. И он сказал: "И в самом деле, чего суетиться? Не солидно будет. Все равно без нас они не обойдутся. Мы свое дело сделали".

Последовало смущенное молчание. А к вечеру мне позвонил Бессмертных и благодарил за то, что я засыпал эту идею. Между прочим, об этом эпизоде рассказал ему не без ехидства сам Горбачев.

Неделя оказалась всякой. Я воспользовался отъездом М. С. в Белоруссию, куда он направился, чтобы объяснить народу, "где мы находимся", "где он находится", на что собирается ориентироваться (вроде — на центризм, в его понимании — это здравый смысл). Опять как всегда опаздывает… уже окончательно определились позиции, уже трудно сочетать одни с другими. Впрочем, вчера в узком кругу на своем 60-летии он так проанализировал расклад сил: "крайние", с одной стороны, — это 25 %, "крайние", с другой стороны — еще 25 %. Остальные могли бы пойти за "центром", т. е. в русле народного самосохранения.

Так вот: я уехал в Успенку…

Тем временем кончилась война. Собиралась без меня "персидская чрезвычайная группа" (и без Горбачева) — чистая формальность. 1 — го числа явился я на службу. Гора отложенных дел. Приходил британский посол с девицей в юбочке до пупа (выражение моего внука). Предстоит приезд Джона Мейджора — нового премьера.

Потом три часа вел совещание экспертов-ученых на тему: "Если бы я был директором (т. е. президентом)"… Была когда-то такая рубрика в какой-то газете застойных времен. Я хотел узнать, что они думают о том, как нам надо поступать в ситуации после громкой победы Соединенных Штатов над Хусейном.

Были два академика — Симония и Журкин, и еще — Брутенц, Бовин, Галкин, Дилигенский, ребята из международного отдела ЦК — Вебер, Кувалдин, Ермонский, Малашенко, Лихоталь. В общем-то дилетантство и мало полезного, что стоило бы действительно передать в политику и о чем я без них не догадался бы доложить президенту. Но наиболее все-таки серьезное и дельное у Бовина, Кувалдина и других ребят из аппарата, а не у чистых ученых-специалистов.

Записал совещание на пленку.

Вчера весь день готовил материалы для встречи Горбачева с Мейджором. Однако беседу он вел "по другой логике" и в своей манере. На оптимистической ноте, но предупреждая, что "вы" (т. е. Запад) на это место (т. е. в Екатерининском зале Кремля) можете заполучить другого, о чем пожалеете.