Сергей Черняховский - Политики, предатели, пророки. Новейшая история России в портретах (1985-2012)

И художник, поняв, кто действительно принимает решения и диктует «знаменитости», что ему говорить и что делать, вместо его портрета написал портрет Боннэр. Она пришла в ярость и бросилась уничтожать этюд: «Я сказал Боннэр, что рисовать «пенька», который повторяет мысли злобной жены да ещё терпит побои от неё, я не хочу. И Боннэр тут же выгнала меня на улицу».

Те, кто делал и делает его своим знаменем — объявляют его «великим гуманистом».

Его, сначала призывавшего СССР взорвать американский континент, потом призывавшего США нанести ядерный удар по СССР во имя «прав человека».

Его, приветствовавшего Пиночета и объявлявшего оккупантами солдат своей страны.

Его, по сути отказавшегося от собственных детей и управляемого их мачехой, покорно сносившего от неё затрещины при попытках свою страну похвалить. Не знавшего ни свою страну, ни её народ, ни её историю и всё терпевшего от превратившей его в своё политическое орудие жены.

Конечно, кто хочет, может его почитать и дальше. Но как минимум нужно о нём сказать правду и до конца. Кто он такой. Кем он был. Что разрушал. И какое собственно имеет отношение к гуманизму и морали. И как минимум признать, что нет у граждан ненавидимой им страны ни обязанности, ни нужды говорить о нём с пиететом.

Власть дала системе образования задание — организовать в средней школе изучение Солженицына. Задание, спорное и с содержательной, и с этической точки зрения.

Во-первых , потому, что, вообще-то говоря, не дело власти решать, что и как нужно преподавать в школе или институте. Тем более в рамках такого специфического предмета, как литература.

Как потому,что для этого есть иные инстанции — и, в конечном счете, не дело и министра образования составлять список достойных изучения в школе писателей и произведений — это должны делать специалисты, авторы программ, в конечном счете — высококвалифицированные педагоги. А то — недолго дойти и до новых публичных разносов руководителями страны на выставках иным художникам — за то, что «не то пишут».

Так и потому,что вообще, не дело власти, решать, что в обязательном порядке нужно читать гражданам , а что — не нужно. Иначе — чем это собственно будет отличаться от той самой поминаемой «тирании», от которой Солженицын дал «всем нам прививку»?

Уж одно из двух — либо то была не тирания, либо не следуйте ее примеру и не навязывайте людям своих любимых авторов — у них, может быть, есть другие…

Во-вторых , потому, что если вы, таким образом, хотите распространить эту «прививку» среди будущих граждан страны — это не есть лучший путь.

В советских школах учили стихи Маяковского, книги Николая Островского и Александра Фадеева — но это не создало новых Корчагиных и новых молодогвардейцев, которые в августе 91 года с самодельными гранатами или захваченными у перетрусившей милиции автоматами пошли бы преграждать путь ельцинскому мятежу со словами «Партия или смерть!».

Чем больше в школах будут изучать Солженицына с его, скажем, более чем специфическим языком — тем скорее его работы из «антитоталитарного откровения» превратятся в скучное обязательное угнетающее чтиво. Обязательность не обеспечивает популярности.

Пушкина, Лермонтова и Толстого любят и ценят не потому, что они обязательны к обучению в школе — а, наоборот, в школах их стали изучать потому, что они оказались популярны и почитаемы вне ее.

Поэтому, строго говоря, в школах надо изучать ту литературу, которой зачитываются и вне школы — но тогда, когда зачитываются не в рамках «моды десятилетия» — а много дольше.

В этом плане куда более обоснованно было бы решение изучать в школе творчество Стругацких.

А изучать по решению правящей партии (хорошо, поручение не оформили постановлением Высшего Совета «Единой России»)… Уже изучали трилогию Леонида Ильича — от чего, представляется, Советская власть сильнее не стала.

Вот давайте посмотрим, сколько людей будут помнить и читать Солженицына через двадцать лет после его смерти — тогда и можно будет говорить о том, учить его в школе или не учить. А то ведь может статься, что учеников промучают лет десять — а потом будут со стыдом прятать глаза, выкидывая его книги из школьных библиотек : либо потому, что другая партия издаст другое постановление, либо потому, что окажется — мода прошла, время истекло и уже и не читается.

В-третьих,наконец, то, что Солженицын — тот Великий Писатель каким его представляют в некрологах — само по себе не есть общая оценка его творчества.

Его сегодняшняя комплиментарная оценка есть не оценка его как писателя и даже гражданина — а оценка, как антисоветчика. Все, кто его славословит, говорят о его политическом значении, как они его понимают, но не о литературном даровании.

Толстой стал велик не потому, что был против царизма, и не потому, что один вступил в неравную борьбу с церковью, а потому что поднял такие проблемы человеческой жизни — и так поднял, что после этого морально был сильнее и царя, и русских церковников . Как и многие другие великие русские писатели.

Да, Солженицын написал более тридцати томов. Больше, чем Маяковский. Но меньше, чем Троцкий. А все сочинения Пушкина при желании вместили в один юбилейный том. Так что, теперь Троцкого считать самым великим русским писателем? Хотя для любопытства — проведите эксперимент: предложите любому, не знающему кто что написал, прочитать несколько абзацев Солженицына и несколько абзацев Троцкого. И попросите сказать, кто понравился больше: может статься, результат вас удивит.

Солженицына в основном славят за то, что он был антисоветчиком — и многие рассыпающиеся ему в комплиментах так прямо и говорят. Его славят за то, что он, как принято выражаться: «Бросил вызов системе». Ему в заслугу даже ставят то, что он чуть ли не один разрушил СССР и советский строй.

Последнее правда, весьма сомнительно: строй пал не потому, что кто-то что-то прочитал о ГУЛАГе и «сталинских репрессиях» — подобная литература, что в ведомстве Геббельса, что в странах НАТО, выходила тоннами — а потому, что, с одной стороны, во многом прогнило высшее чиновничество, а с другой — даже те, кто не прогнил, оказались настолько безвольными, что не смогли оказать сопротивления в час, когда, в общем-то, не слишком влиятельные группы провозгласили, что они их свергают.

То есть те, кто ставит ему в заслугу его антисоветизм, обоснованны в своих оценках, если сами являются антисоветчиками — и с точки зрения признания антисоветизма благом. Но, во-первых, это опять-таки исключительно политическая оценка . То есть оценка с точки зрения определенных политических и экономических интересов. Во-вторых, даже сейчас вовсе не все общество и даже не большинство его считают антисоветизм благом. И для этой части общества похвала за антисоветизм вовсе не равнозначна однозначному признанию достоинств писательского таланта .