Михаил Яснов - Путешествие в чудетство

Свои стихи Успенский «рассказывает» — как рассказывают байки, анекдоты, это рассказы «с преувеличениями», отчего они становятся ещё более заразительными и соблазнительными. При этом Успенский мастерски (а подспудно и назидательно) обыгрывает бытовые штампы (сколько их мы навидались на нашем веку!), превращая стихотворение то в сказку, то в приключение, то в смешной ужастик:

Этот фольклорный зачин («Уж как хочешь — верь не верь») даёт автору прекрасную возможность превращать обыденное событие почти в сказочную историю, в сюжетную «обманку» и разыгрывать на этом поле словесные игры:

Нередко это целые повести в стихах — вот, к слову, маленькая история «Что едят дети»: про мальчика Вову пяти лет, который съел автобусный билет. Когда контролёр не поверил, что маленькие дети едят билеты, и стал требовать штраф, все пассажиры набросились на несчастного с рассказами о том, что на самом деле едят их малыши. Крохотный билетик превратился в целую лавину съеденного чужими детьми — тут были и картон, и опилки, и мыло, и штукатурка… А дальше — как накатило: один ребёнок «съел пятнадцать штук пелёнок», а другой «по кусочкам съел “Орлёнок”», и нашлись такие, что «объели до колёс» грузовик, а ещё одни «обглодали» танк… Беднягу-контролёра как ветром сдуло:

Здесь смешно всё: от чудовищно преувеличенного обжорства маленьких едоков до столь же преувеличенной «опасности» пассажиров, вернее, их единения под знаменем очередного детского ужастика.

Эдуард Успенский, помимо всего прочего, ввёл в обиход образцы поэтических аллюзий на известные всем и каждому детские поэтические шедевры, превращая стихи в пародийные уроки «игры в классиков», дополняя или по-своему доигрывая эту игру, — будь то экивоки в сторону почитаемой им Агнии Барто, или вот такая презабавнейшая история по мотивам Маршака, «Случай в мебельном магазине»:

Это стихотворение поразительно совпадает с одной из лингвистических сказок Эжена Ионеско, в которой отец заставляет свою маленькую дочку Жозетту играть в слова, объясняя ей «правильные» значения слов. «Стул это окно. Окно это ручка с пером. Подушка это хлеб. Хлеб это коврик перед кроватью. Ноги это уши. Руки это ноги. Голова это зад. Зад это голова. Глаза это пальцы. Пальцы это глаза.

И вот Жозетта говорит, как её научил папа. Она рассказывает:

— Я смотрю в стул и откусываю подушку. Открываю стену и иду на ушах. У меня десять глаз, чтобы ходить, и два пальца, чтобы смотреть. Я сажусь головой на пол. А задом на потолок. Когда я ела музыкальную шкатулку, я намазывала варенье на коврик перед кроватью, и было очень вкусно. Папочка, возьми окно и нарисуй мне картинки!»

Вот какие глупости говорит Жозетта (как говорит мама Жозетты), — а на самом деле не такие уж это «глупости»: это истории про то, как язык, повседневная речь может стать источником не просто познавательной игры, но и вполне серьёзного узнавания жизни.

Произведения Эдуарда Успенского обогащены интертекстуальностью — то в них читается подспудная полемика, то скрытый диалог с кем-нибудь из предшественников, то цитата, то перекличка с известными стихами. Мир взрослых Успенского — это мир весёлых и умных, простодушных и подначивающих друг друга детей: в этом своеобразие его прозы и обаяние стихов.

Рядом с подобными аллюзиями всегда существуют стихи сами по себе, которые впоследствии аукаются в воспоминаниях о первозданном, весёлом и умном чтении выпавшем тебе в детстве, — такие, например, как стихи Александра Семёновича Кушнера.

Александр Кушнер давно и прочно вошёл в наше сознание как замечательный лирический поэт, внимательный читатель и исследователь русского стиха. В семидесятые годы раскрылась ещё одна грань его таланта — он заявил о себе как своеобразный детский поэт. В ту эпоху у Кушнера одна за другой выходили книги для детей — от «Заветного желания» в 1973 году, до сборника «Как живёте?», выпущенного в 1988.

Вообще 70-е — 80-е годы были временем расцвета русской детской поэзии. В ней по-прежнему «позволялось» делать немного больше, чем во взрослой. К ней по-прежнему было приковано внимание власти, понимающей, что надо пестовать «своих» писателей, но «пестовалось» совсем другое: и в детской литературе наряду с бездарным официозом существовала, развивалась и доставляла огромное удовольствие маленьким и взрослым читателям настоящая поэзия, весёлая, лукавая, подначивающая, разрушающая идеологические рамки и запреты. Литчиновники старались вычеркнуть из читательского сознания того же Олега Григорьева или Генриха Сапгира, но непечатание приводило, как известно, к обратному эффекту. Стихи переписывались, передавались из рук в руки, им на помощь приходила авторская, бардовская песня, мгновенно распространявшая тексты, вытесненные из печати.